Рука адмирала

Песенка трогательно рассказывала о том, как был разрушен завод во время революции, как потом рабочие, те, кто был привязан к старому пепелищу, взялись за его восстановление, как после долгих скитаний по стране девушка встретила своего Сеньку на том же старом милом кирпичном заводе.

Зашумел завод, загудел гудок,Как во время бывалое он,Стал директором, управляющимНа заводе товарищ Семен…

Прошли годы лихолетья. И о наступлении новой счастливой эры пел звонкий голос Ваньки… Эти слова находили отклик в каждом сердце слушателя. В счастье верили все бедняки, наполнявшие этот вагон. Они тоже мечтали о конце испытаний, голода, гнета. Вот почему слова простой знакомой родной песенки, пропетые так музыкально и выразительно, глубоко волновали сердца.

И когда замолкли последние слова, примолкшие люди негромко заапплодировали и стали выглядывать из своих углов, чтобы увидеть поющих. В конце вагона стояли наши приятели — Митька и Ванька — босые, оборванные, без шапок.

Шум разговоров еще не успел восстановиться, как опять раздался ясный голос Ваньки:

— Мить… Слышь ка, Митька?

— Чего тебе?

— А ты не знаешь, чего это в Типлисе дом с мамкой Сталина так здорово стерегут?

— Не, не знаю… А чего?

В тишину притихшего вагона врезался театральный шопот:

— А это, чтобы, избави Бог, она второго Сталина на наше несчастье не родила!..

Кое — кто фыркнул. Кто то наверху рассмеялся. А беспризорники уже пели:

Эх, раньше была водка царская,Ну, а теперь она — «пролетарская»…Но тот же запах,Те же цели И такой же цвет!Заразнйцы на самом делеНикакой ведь нет…

На этот раз в вагоне откровенно засмеялись. Несколько бородачей, пожилых крестьян и рабочих переглянулись:

— А и то верно…

— Нет, не говори — в царское время водочка лучше была…

А беспризорники продолжали:

И раньше была — все полиция,Ну, а теперь она — «губмилиция»…Но тот же запах, Те же цели…

Среди пассажиров пронеслись смешки более откровенные. Песенка била не в бровь, а в глаз, и ядовито высмеивала советские «достижения». Слушатели знали, что только такие вот ребята — беспризорники и могут петь эти песенки: что с них возьмешь? Голому терять нечего…

— Эй, Митька? опять раздалось в тишине.

— А?

— А ну — разгадай ка загадку?

— Ну?

— Что такое: сверху перушки, а внизу — страшно.

— Как, как говоришь?

— А вот: сверху перушки, а под низом страшно.

— Гм… Митька с недоумением почесал свои рыжие вихры. Слушатели с любопытством и усмешками переглянулись.

— Ну?…

— А чорт его знает… Постой, постой!.. Ага!.. Это, видать, в Москве: воробей, который на крышу ГПУ сел… Верно?

В вагоне засмеялись.

— Здорово Митька! Ты, видать, здорово вумный… Ягода[38] бы в жисть не догадался… Вот, видать, потому, что он был несообразительный — его и шлепнули. А тебе, Митька, помирать охота?

— Что ты — опупел что ли? За что мне помирать?

— Как так за что? А за Сталина?

— За Сталина… Да ни в жисть!..

— Вот тот то, браток, и есть: За Сталина никто у нас помирать не хотит, а от Сталина — ох, как многие помирают!..

На этот раз никто не засмеялся — шутка была слишком сильной. Но беспризорники не дали времени слушателям для испуга. В молчание вагона ворвались задорные слова:

Чепуха, да чепуха,Это просто враки:Молотками на печиРыбу косят раки…

Митька широко раскрыл рот и выбивал мотив пальцами по зубам. Это на языке беспризорников называлось: быть «зубариком». На фоне этого «аккомпанимента» Ванька «выкомаривал»:

Жид селедку запрягалВ царские монеткиИ по Сесесер скакалВ виде пятилетки…

Пассажиры смеялись. А песенка лилась дальше:

А за ними во всю прыть,

Тихими шагамиЧека старалась переплытьЛагерь с кулаками…Чепуха, да чепуха,Это просто враки!Сталин едет на свинье,Ленин — на собаке…

И вдруг:

— Ты чего, сучья твоя душа, нарочито сурова прервал песню Митька, нашу родную советскую власть срамишь? А? В ГПУ, что ли, захотелось?

— А что ж ей в зубы глядеть то? — Огрызнулся Ванька. Я с ей в земельной программе не согласен!

— Как, как ты сказал? удивленно переспросил Митька. Да ты сам понимаешь ли слова энти? Сбрендил что ли? Какая же это зе-мель-на-я про-грам-ма?

— А очень даже просто: советская власть меня хотит в землю зарыть, а я ее. Вот и все… Гляди, вот даже собака, и та понимает: Эй, Шарик, дружок мой ненаглядный!..

Желтый хвостик приобрел вращательное движение, и умная мордочка поглядела на хозяина.

Ванька взял у дверей заранее приготовленную палочку.

— Ну, Шарик, ты у нас собачка ученая — политграмоту здорово знаешь. А ну ка, прыгни за Ленина.