Рука адмирала

— Ах ты, дубина морская, кашалот адмиральский! — взорвался юноша. Просто, как гол вбить? Попробовал бы сам, тяжелопер влюбленный!.. Ты думаешь — это так легко?.. Это, брат, как у одного снайпера[6] спросили, трудно ли хорошо стрелять. А он — «пустяки, говорит. Нужно только взять ровную мушку, правильно подвести к мишени и плавно спустить курок»… А попробуй сам: ссади зайца на 300 метров… Или на полном ходу между беками всади мяч в угол ворот… Легко? Вот, чорт! Меня от негодования даже в пот вдарило… Моряк опять махнул рукой.

— Ладно, Офсайд Иваныч. Я ведь тебя давно знаю: тебя не переспоришь. Ты, брат, из породы людей, которые сперва действуют, а потом уже думают… А тут нужно как раз наоборот: по нормальному. Дело то ведь не только серьезное, а даже загадочное. Вы как, Владимир Алексеевич, это письмо получили?

— Мне оно было под дверь подсунуто. Значит, не по почте?

— Нет.

— Совсем таинственно. А откуда автор письма знает, что вы были офицером?

Старик молча пожал плечами и зажег трубку. Молодые люди ждали, когда он заговорит.

— Видите ли, друзья, тут не в мелочах дело. Николай прав — дело это, очевидно, серьезное, иначе зря бы я вас сюда не вызывал. Это ведь тоже небезопасно. Вы, конечно, знаете, что за мной, как за бывшим офицером — всегда слежка, но это дело показалось мне достойным кое какого риска. В нем — я чувствую — что то есть. В наше время много таких необычайных совпадений, что я не удивлюсь, если это письмо явится одним из элементов какой то большой и важной тайны. А ты вот, Ирма, со своей женской интуицией — что ты скажешь?

Морщинка прорезала высокий чистый лоб.

— Мое мнение?.. Интуиция?..

Старик заметил добродушно-скептическую усмешку на губах моряка и прервал девушку.

— А ты, Николай, зря кривишь губы. Молод ты еще, брат. Вот поживешь с мое — будешь иначе к женскому чутью относиться. В математике, да, пожалуй, в политике — ему места нет. А в жизни — чувство женщины очень часто угадывает в сто раз вернее, чем все расчеты и логика мужчин. Иная антена нервов.

— Ну, еще бы, фыркнул Сережа. У нашего морского пирата нервы — как смоленые кор-р-р~р р-абельные канаты. А у нашей Ирмочки, как… ну, как… нежная осенняя паутинка на заплаканных ресничках лесной феи.

— Ишь ты, как наш футболист в поэзию ударился? Прямо новый Маяковский. «Облако в штанах»[7]

. Постой, покажу я тебе корабельные канаты… Сам испытаешь!

— Ладно, ладно, дети мои, прервал веселую ссору старик. Так каково все таки твое мнение, Ирма?

— Тут определенно что то есть важное и серьезное, задумчиво ответила девушка. Это письмо, по моему, написано просто и искренно и в нем есть какая то правда.

— А мы вот эту Ирмкину правду за ушко, да на солнышко. То ли еще мы проделывали?

Серые глаза девушки усмехнулись. Лукавая улыбка скользнула по спокойным твердым губам.

— Ах, уж этот наш Сережа! Тебе самое важное в жизни — это подраться. Все равно — с кем и по какому поводу: в футболе, на улице, в институте, с бандитами или с ГПУ. Тебя нянька в детстве, вероятно, нечаянно на разлитый скипидар посадила. И с тех пор ты спокойно жить не можешь. Так сказать — гипер-тонус… И осторожности у тебя нет ни на копейку!

— «Ос-то-рож-но-сти»? возмущенно переспросил юноша. Да ты бы еще сказала «страху»? Чего там? Как говаривал Збышко у Сенкевича:

«Пока не убили — чего же бояться то? А как убьют — то и времени для страху больше не будет»…

Чего ж нам то бояться? ГПУсского нагана? Фи! Что такое наган? С научно — технической точки зрения — просто дырка, облитая сталью. А кто же дырок боится? А Сибирь? Ну, так что ж?

И снова задорно и весело прозвучал его голос:

Я Сибири, Сибири не страшуся,Сибирь ведь тоже — русская земля!Эх, вейся, вейся, чубчик кучерявый, Развевайся, чубчик, по ветру…

— Не так громко, Сережа!

— Ей Богу — нечаянно, дядя ВАП![8] То-есть, простите, Владимир Алексеевича. Я ведь тоже назвал так вас по школьной привычке — «любя»… А насчет песен — простите еще раз. Не удержался. У меня всегда внутри что то поет. Да ведь и верно:

«Легко на сердце от песни веселой,Она скучать не дает никогда.И любят песню деревни и села,И любят песню большие города»…

Ну, не буду, не буду… А все таки интересно знать, за что тогда погиб тот матросик?