Рука адмирала

— Не стоющее это пока дело, товарищ начальник. Я уже думал над этим, а только — как бы не спугнуть. Дело ведь, видать, только вот-вот началось. Они, верно, и сами пока, может быть, ничего толком не знают. Пускай пока там что открывают свои или там чужие тайны. А мы будем сбоку наблюдать. А когда дело созреет — мы его тепленьким и возьмем.

Латыш одобрительно поглядел на своего молодого помощника.

— Ну, ну… А они нас, Садовский, не обгонят?

Вот еще что? самоуверенно откликнулся еврей. Чья власть — ихняя или наша?

— «Чья власть», говоришь? усмехнулся латыш задору начинающего чекиста. Ну, что ж… Попробуй… Присмотри за этим делом. Дай оперотделу распоряжение установить слежку, какую ты считаешь нужной. Да, и вот еще что: запроси на всякий случай циркулярной телеграммой все областные и районные отделы — нет ли там где нибудь следов твоих «деревянных людей». Может, что и отыщется.

— Есть, товарищ начальник.

— Так, значит, и действуй. А ведь и в самом деле подозрительно, когда беспартийная молодежь «тайны» начинает разгадывать. Чорт их знает, что там у них выйдет. Как бы все в антисоветскую сторону не повернулось? И что там за связь «Тайны» и «Адмирала»? Как ты это понимаешь?

— Да вот в этом то вся загвоздка и есть, товарищ Мартой. Но нет еще пока данных для анализа. Думаю, что все это ближе к Деревенько. Он то ведь сперва простым матросом был до того, как холуем у Императора заделался. Ну, да ничего! Молодежь у меня вся под стеклышком, и никуда ей не деться… Пусть шевелится около этой «тайны». А мы ее разгадаем… чужими руками!

— Ну что ж. Действуй, Садовский! Нюх у тебя — я знаю — чекистский. И слежка хорошо налажена. Словом — бери это дело на сверх-ударный прицел… «Наша власть», говоришь? Ха, ха, ха… Чья же это — «наша»?

— Как это «чья»? Ясно, чья — чекистская! Все здесь во — как держим!

Молодой еврей показал сжатый кулак и самодовольно усмехнулся.

5. Военный совет

Солнце старалось во всю. Над далеким городом поднималась дымка ныли и испарений, словно над раскаленной чадящей плитой в кухне. Но на прибрежном песке, где разлеглись после купанья наши приятели, было так чудесно, что хотелось только впитывать в себя солнечные лучи, ощущать на теле порывы свежего речного ветерка и жить бездумной сладкой ленивой жизнью. Казалось, что даже мозги, и с ними и все мысли плавятся от зноя… После суматошливой полной забот Москвы здесь было так приятно…

«Страна моя,Москва моя,

Ты самаяЛюбимая»…

По всегдашней привычке Сережа замурлыкал про себя песенку и, вытянувшись на горячем песке, казался готовым совсем заснуть. Но Николай был человеком долга, и его слова прозвучали решительно и сурово.

— Ну ка, ребятье, давайте теперь потолкуем о делах.

— Ох, братцы вы мои? И до чего неохота рта раскрывать, когда кругом такая благодать!.. простонал студент. У меня мозги, совсем в кисель превратились. Пойдем ка лучше еще разик нырнем в воду.

— Ну, ну… Довольно лентяйничать. Надо браться за нашу тайну.

— Да ну ее. Двадцать лет ждала, чорт ее не (возьмет — пусть малость еще пару часов подождет… Как то один пьяница поднял бокал и говорит: «страсть люблю старое вино». А другой ему: «Стоп, стоп, подожди, не пей: оно через минуту еще старей станет»… Старрррая старррринная тайна! Какой шик!..

— Ну, довольно тебе, футбольное мясо, философствовать. Повтори лучше на память текст того письма, которое мы читали у ВАП'а. Не забыл?

— Вот еще: забыть!.. Только, ей Богу — лень даже вспоминать!

Ирма приподнялась на локте и с упреком посмотрела на веселого студента. Тот сконфузился.

— Ладно, ладно, Ирмочка! Только не гляди так на меня своими святыми глазками?

— Почему «святыми»?

— А чорт тебя знает. Николай вот — из дуба сделан ив 10 раз меня сильнее, а я его ни на копейку не боюсь. А при тебе — вот, право, не знаю: веришь — даже ругнуться хррошенько не могу. Язык, как говорится, к гортани прилипает… А уж на что мы «студенты советские» к матовым словам привыкли. «Пролетарское происхождение» доказывать то ведь надо?.. Но при тебе — никак… Ты знаешь, среди спортсменов тебя как прозвали?

— Ну? А как?

— «Накрахмаленная душа»… Вроде как «принцесса-недотрога». И ей Богу — верно! За тобой как то и поухаживать нельзя и даже танцовать не очень охота: поплотнее тебя прижать — рука не поднимется. А как ты меня с упреком поглядишь — я, право, покраснеть готов. Совесть стонет!.. Я ведь — мальчик нежный и застенчивый… Девушка засмеялась.

— Это ты то застенчивый? Это — ново По моему, ты — сорви-голова и порядочный!

— При тебе — ей Богу — нет! А вообще есть, конечно, такой грешок. Но ведь:

«Ты, говорит, нахал, говорит,Каких на свете мало,Все ж, говорит, люблю, говорит,Тебя, говорит, нахала»…

Суровый голос Николая прервал веселую болтовню. Юноша замолк, вытянулся всем своим мускулистым телом на песке и минуту молчал, собирая мысли.