Рука водящая

Алексей Александрович был зачарован стихами. Был восхищён самим директором, глаза которого излучали любовь.

— Вы истинный поэт… — сказал он со всей искренностью.

На лице директора засветилась улыбка благодарности.

— Я бы хотел издать сборник стихов, — сказал он с какой-то застенчивостью, даже чуть покраснел, — не согласились бы вы стать моим редактором?

Алексей Александрович смутился: не ожидал такого лестного предложения.

— Я же ещё студент… Вы прекрасный поэт… Хотите, я попрошу в университете своего профессора, он известный человек в литературных кругах…

Директор прервал его:

— Вы для меня есть известный профессор… Пусть сегодня вы студент, но придёт время, и я буду гордиться тем, что именно вы стали редактором моего первого сборника. Ну как, не откажете.

— Нет, конечно… — сказал Алексей Александрович, а в душе подумал с грустью: «А что есть моё будущее?.. Нет его у меня».

Момент был подходящий, и Алексей Александрович рассказал директору о своих профессиональных занятиях со студентами четвёртого курса и попросил принять зачёты.

Директор посмотрел на него с изумлением.

— Значит, вы в течение двух недель читали своим ученикам…

— Студентам четвёртого курса… — вставил Алексей Александрович.

Директор принял поправку.

— …студентам четвёртого курса спецкурс по истории литературы в объёме тридцати или сорока часов… Так?

— Именно так!

— Как вам это пришло в голову?!

— Они сами подсказали…

— Как они могли такое подсказать?!

— Почему же, они у меня развитые!

— Скажите, что вы делали с классом эти три года?

— Не знаю… Учил, воспитывал…

Изумление директора переходило не в возмущение, а в восхищение.

— Люблю таких учителей, как вы! — сказал он и похлопал его по плечу. — Хорошо, примем зачеты от ваших студентов. Только пригласим ещё одного литератора из старших классов…

Слух о зачётах в тот же день облетел все кабинеты, коридоры, переходы школы.

Учителя начальных классов сразу насторожились: что за инновация такая и почему новичок выпендривается!

Завуч заволновалась. Ни разу не проверяла она уроки студента, в классе он мог натворить все что угодно, он же не профессионал!

Учителя старших классов иронически улыбались: мол, глупость читать ученикам четвёртого класса университетский курс! Но то, чем сами занимались в это время, они не считали глупостью: сосредоточенно и тщательно складывали цифры от двух до пяти, делили сумму и выводили среднеарифметические баллы своим ученикам.

Завуч с двумя именитыми учителями начальных классов пришли к директору предупредить, что такого допускать нельзя. Лучше проверить, как студент справился с классом — срочно провести контрольные. И, вообще, от него, неспециалиста по начальным классам, лучше избавиться.

Но директор стоял на своём: его доверие к Алексею Александровичу было выше всяких проверок и сомнений.

Завуч с учителями вышли из кабинета директора недовольные.

А сегодня уже день принятия зачётов.

Студенты четвёртого курса столпились перед аудиторией и с волнением ждут вызова.

Учителя, проходящие мимо, одаривают студентов насмешливыми улыбками. Над ними издеваются старшеклассники.

В аудитории же идёт серьёзная университетская работа.

После того как двое-трое студентов выдержали экзамены и ответили на коварные вопросы, члены комиссии переглянулись и произнесли короткое «мдаа». С лица учителя-литератора стёрлось недоверие, а лицо директора засияло. Зачёты постепенно перешли в волнующий праздник знаний.

И когда из аудитории вышел последний студент, директор с некоей задумчивостью сказал двум своим коллегам — учителю литературы и Алексею Александровичу:

— Выше всяких знаний есть любовь к знаниям. Дети полюбили литературу, значит, они не пропадут в жизни!

Он пожал руку Алексею Александровичу и вышел из аудитории.

Учитель литературы доброжелательно улыбнулся коллеге.

— Вы — новатор, я стал вашим сторонником!

Но учителя, которые проходили мимо аудитории, или те, которые бегали по этажам большой школы, вслух или про себя возмущались выходкой учителя начальных классов, а его эксперимент считали недоразумением.

Так стал Алексей Александрович белой вороной среди учителей и так нажил он себе стаю неприятелей.

* * *

Но Алексей Александрович этим не был озабочен.

Во-первых, он и не мог вообразить, какие именно трудности навлёк на себя. Во-вторых, впредь он не собирался оставаться в школе и, таким образом, эти возможные осложнения могли бесследно испариться.

Три года учительской жизни оставили в нём любовь к детям, но никакую, хоть малейшую привязанность к этой профессии. Скорее наоборот. То, чему учили коллеги и на что они его настраивали, вызывало в нём уныние и жалость к учителям. Рутина — вот как он оценил школьную жизнь. Рутина и насилие. Было ещё одно слово, которым он мог бы оценить самую основу школы, но он тогда не пользовался этим словом, ибо его сознание не выходило за грани его же теории о случайностях и хаосе. Слово это было — духовность, и словам «рутина» и «насилие» он мог бы предварить слово «бездуховность».