Рукопись Ченселора

По пути в секцию «М» по обработке данных Фил размышлял о том, что самое главное сделано. У него имелись закодированные номера материалов, которые были куда-то переданы по указанию Рамиреса, а это все, что ему требовалось. Каждая пленка имела свой особый номер. Его пропуск сделал свое дело, все преграды были преодолены, и спустя десять минут он уже сидел перед каким-то сложным кинопроектором. А еще через десять минут он пришел к выводу, что старший сержант из хранилища ошибался, уверяя, будто на просмотр материалов потребуется не менее двух дней. На это потребуется не более часа. Браун еще полностью не осознавал, что обнаружил, но то, что он увидел на небольшом экране, заставило его застыть в изумлении.

Из многих сотен человек, участвовавших в бою за Часон, в живых осталось только тридцать семь. Уже это обстоятельство было поразительным. И совсем непонятным казалось их распределение по госпиталям. Оно было проведено вопреки общепринятой практике. Участников одного боя, ставших инвалидами, старались направить в один госпиталь, ведь им предстояло провести там остаток жизни, а у них часто никого не было, кроме боевых товарищей. Родные и знакомые все реже и реже навещали их, и они постепенно убеждались, что до их жалкого существования никому нет дела.

Тем не менее тридцать семь человек, переживших Часон, намеренно изолировали друг от друга: тридцать один человек был направлен в тридцать один госпиталь от Сан-Диего до Бангора, штат Мэн. Остальные шестеро находились вместе, но возможность общения была сведена для них практически к нулю: их поместили в закрытую психиатрическую клинику в десяти милях западнее Ричмонда. Браун хорошо знал это место. Документально было засвидетельствовано, что все шестеро душевнобольные, все буйные, одержимы манией убийства.

Правда, они были вместе. Перспектива посещения этих несчастных была не из приятных, но если Ченселор надеялся узнать что-либо о Часоне, то в его распоряжении были имена шести оставшихся в живых людей. С точки зрения писателя, обстоятельства им благоприятствовали. Если удастся получить пропуск в клинику, то эти потерявшие рассудок люди, быть может, смогут о многом рассказать. Пусть бессознательно, но зато они не связаны оковами рационального мышления.

Что-то продолжало беспокоить Брауна, однако он так и не понял, что именно. Он был слишком потрясен, чтобы все тщательно обдумать. Голова у него и так раскалывалась.

«Нет, это не клиника, – подумал Питер. – Это тюрьма какая-то, санированный вариант концлагеря…»

– Не забудьте, вас зовут Ноунли и вы врач, – напомнил Браун. – Говорить буду я.

Они шли по длинному белому коридору, мимо расположенных по обеим сторонам его белых металлических дверей. Возле каждой двери в стене были пробиты маленькие окошки для наблюдения, прикрытые толстыми стеклами, через которые можно было разглядеть обитателей палат. Человеческие существа лежали, свернувшись клубком, на голом полу, перепачканные в собственных экскрементах. Другие метались, как дикие двери, но, заметив незнакомцев в коридоре, бросались к окошкам, и Браун с Ченселором могли отчетливо видеть их искаженные страшными гримасами лица. Некоторые стояли у окон, безучастно глядя на солнечный свет, погруженные в свои безумные фантазии.

– К этому невозможно привыкнуть, – сказал сопровождавший их психиатр. – Человеческие существа, низведенные до уровня приматов. Но они когда-то были людьми, и мы не должны забывать об этом.

Питер не сразу понял, что психиатр обращался к нему. Видимо, на его лице отразились все переживаемые им чувства – сострадание, любопытство, отвращение.

– Мы хотели бы поговорить с теми, кто пережил Часон, – вмешался Браун, приходя на помощь Питеру и освобождая его таким образом от необходимости отвечать. – Устройте это, пожалуйста.

Психиатр удивился, но возражать не стал.

– Мне сказали, что вы собираетесь взять у них кровь на анализ.

– Да, конечно, однако хотелось бы и поговорить с ними.

– Двое из них вообще не могут говорить, трое обычно молчат. Первые – кататоники, вторые – шизофреники. И так в течение многих лет.

– Итого пять, – сказал Браун. – Ну а шестой? Он в состоянии что-нибудь вспомнить?

– Ничего из того, о чем хотелось бы услышать вам. Он одержим мыслью об убийстве. Буквально все приводит его в ярость: движение руки, электрический свет… На нем смирительная рубашка.

Ченселору стало дурно, виски прострелила острая боль. Они напрасно приехали сюда. Здесь ничего нельзя узнать. Он услышал, как Браун спросил о чем-то врача, и уловил в его голосе отчаяние.

– Где же они?

– Они находятся вместе, в одной лаборатории, в юго-западном крыле клиники. Их подготовили для вас. Следуйте за мной.

Они дошли до конца коридора и свернули в другой, более просторный. По обеим сторонам его находились изолированные палаты: в одних по стенам тянулись скамейки, в других посередине стояли столы для медицинского обследования. В каждой палате были предусмотрены такие же окошки с толстыми стеклами, как и в первом коридоре. Психиатр подвел их к последней палате и указал на окошко.