Рукопись, найденная на помойке

Когда же в ее жизни появились другие, вполне реальные люди – сверстники, не склонные подыгрывать ей, как это делали папины сотрудники, – ей пришлось сложно. Нет, трагедии, какого-то ярого неприятия не было. У Влады, как у всякой девочки, появились подружки. Но чаще всего ее тянуло к ярким, интересным девочкам, а в друзьях оказывались другие – вялые, безвольные, готовые подчиняться. Причина была, наверное, в том, что без всяких на то оснований Влада неосознанно пыталась подчинить себе всех, с кем сталкивалась. Так повторялось в трех школах, которые она успела поменять, так продолжалось в институте: за редким исключением, рядом с ней оказывались слабые и неинтересные люди, мающиеся одиночеством.

А еще, как только вокруг Влады появились сверстники, она сразу же начала влюбляться. В первом классе это был мальчик, которого, кажется, звали Алёша. Влада помнит только, что жил он в доме через скверик от нее, в квартире на первом этаже, и мимо его окна она каждый день ходила в школу. Обнаружила она это совершенно случайно, когда вечером возвращалась с мамой из Филармонии. Влада очень любила по вечерам смотреть в окна, когда в них горел свет и у многих были не задернуты шторы или оставалась между ними заманчивая щель. Там, в окнах, она видела чужую жизнь. Это было интересно и ужасно странно, потому что она никак не могла представить себе, что совсем рядом, за стеклом реально существуют какие-то «не-я». Так вот, она шла с мамой по улице от троллейбусной остановки, заглядывая в окна первого этажа, и в одном них, с плохо задёрнутой занавеской, увидела Алёшу, который сидел за своим секретером и в свете настольной лампы что-то писал. Наверное, делал уроки. А на подоконнике под особой лампочкой стоял аквариум, в котором плавали красные рыбки.

Алёша не подозревал об этой Владиной любви ни сном ни духом, но Владе вполне достаточно было выдумать себе роман, как раньше она сочиняла любовные истории с вымышленными героями.

В семь лет она написала первое стихотворение и немедленно решила стать великой поэтессой. И после этого лет до двадцати пяти все время что-то писала: то стихи, то исторические драмы, то романы – частенько на уроках или, позже, на лекциях.

Как правило, у всех персонажей были прототипы: то есть, когда Влада писала о том или ином герое, она представляла кого-то из одноклассников и, конечно, себя саму, но поскольку допущение существования других, отличных от нее людей, давалось ей с трудом, то на самом деле герои ее не имели ничего общего с прототипами – это были плоды ее вымысла в телах этих людей, актёры на роль, разные грани или дополнения ее самой.

Другая жизнь началась, только когда Влада окончила институт и пошла работать. Сочинительство отошло на второй план, а потом и вовсе заглохло. Во-первых, на него не стало хватать времени, и писать ей теперь приходилось только умные статьи и никому не нужные пухлые отчеты, планы и программы. А во-вторых, она всё же повзрослела. Развитие героя худо-бедно произошло, и Владе стало понятно, что слово «великий» к ней никак не приклеивается. Наверное, думалось ей тогда, писатели рождаются с какими-то особыми «царскими знаками», которых она на себе не обнаружила. И Влада погрузилась в простую, понимаемую, предначертанную жизнь.

Родители были довольны, хотя и не одобряли выбора гуманитарных дисциплин: оба они были физиками, то есть действительно занимались наукой. А всякая там лингвистика-филология-философия – это не наука вовсе, а болтовня. Сейчас Влада была с ними задним числом полностью согласна. Недаром в английском языке понятие «science» не включает в себя гуманитарные дисциплины. Но что поделать, если естественные науки ей не давались.

В общем, началась серьезная жизнь. Но теперь, когда Влада уже на пенсии, ей кажется, что всё это было, в сущности, сплошной игрой. Вот как в детстве были у нее разные развлечения: газету выпускать, спектакли ставить, «музей» организовывать, – так и потом вся это суета на кафедре, имитация научных трудов, высиживание на скучных собраниях с умным видом, претензия на учёность, хотя кому эта филологическая премудрость нужна? – всё это было какое-то странное театральное представление.

Семейная жизнь тоже была игрой – во взрослую. Хозяйка из нее так себе, но отчего же не попробовать себя в этой роли? С сыном мужа – припозднившееся желание поиграть в дочки-матери. (Почему, кстати, говорят «дочки»?) Не всерьез, в общем. А своих детей не было, да и не хотела. Это слишком навсегда, это не муж, не работа – не бросишь.

Роковая женщина – тоже роль, любимая. Ладно, бодливой корове бог рог не дает.

Теперь вот игра в писателя. Писатель, у которого не наберется и сотни читателей. Уже без претензии на «великость», даже на хоть какую-нибудь известность. Проводили тут какой-то опрос – выяснилось, что на настоящий момент в России считают себя литераторами более ста тысяч человек. А книг на ЛитРесе выставлено рядом с ее опусами – миллионы.