Рукопись, найденная на помойке

Первый – когда я заговорила с ней о том, что молодые люди не обращают на меня никакого внимания, да и было их в нашем классе раз-два – и обчёлся. Ленка тогда предложила познакомить меня с каким-то мальчиком, который погуляет со мной пару недель, и если ему понравится, то может сделать хороший подарок, например, польскую косметику… Вряд ли я тогда понимала, что значит «погулять», вероятнее всего, мне представлялось, что мы будем слоняться по дворам между унылыми пятиэтажками и разговаривать об искусстве. Мне тогда просто хотелось кому-то что-то доказать, неважно как. Был даже такой период, когда я собиралась прийти в школу без формы и закурить на крыльце. (Открытую пачку сигарет, оставленную кем-то из гостей, я нашла дома и опробовала, но мне не понравилось). К счастью, проект не был осуществлен, не помню уже, по какой причине.

Второй разговор был, напротив, связан с какими-то сетованиями Ленки по поводу того, что она «ни на что не способна» и поэтому ей «одна дорога – в дворники» (традиционное для того времени пугало, которое любили использовать учителя). Стыдно вспомнить, но вместо того, чтобы попытаться помочь подружке отыскать в себе какой-нибудь иной талант, кроме подметания улиц, я стала объяснять ей, как важна и прекрасна работа дворника. И нарисовала такую картинку: вот она, дворник Лена, прекрасно почистит от снега улицу, на которой я живу, и у меня, великой актрисы, от этого повысится настроение, я не упаду и не сломаю ногу, и поэтому прекрасно сыграю свою роль и принесу ей и другим зрителям радость. Все работы хороши, выбирай на вкус… Что-то в таком духе. Особенно смешно мне это вспоминать сейчас, когда миссис Смит живет в Англии и имеет свой туристический бизнес, а я не могу даже уйти на пенсию, потому что мне на нее не прожить, и, так и не став никем великим, продолжаю работать в своем музее и буду там сидеть, пока сама не превращусь в экспонат.

В общем, я поддалась на уговоры миссис Смит и оказалась-таки на встрече одноклассников.

* * *

В ресторан я пришла первая и, ругая себя за пунктуальность, заказала апельсиновый сок – лишний расход, но не сидеть же просто так. Потом появилась Софа Рабинович. Узнала я ее с некоторым трудом, хотя прежние острые черты худенькой еврейской девочки с большими романтическими глазами были еще вполне различимы под глянцевой суперобложкой дамы элегантного возраста.

Как и Тася, которая это мероприятие организовала, Софа специально приехала на встречу из Израиля – факт, глубоко меня изумивший. Возможно, их там давно разоблаченная морока одолела. Она с порога радостно кинулась ко мне целоваться и тут же начала рассказывать о своих внуках, демонстрируя их фотографии.

Что меня совершенно никогда не интересовало, так это чужие внуки и вообще маленькие дети. Особенно меня раздражают всякие «ути-пути» по поводу грудных младенцев, которые, по мнению окружающих, «такие сладкие» и на кого-то там похожи – на маму, на папу или на всех родственников сразу, но по частям. А уж истории об истерическом поведении четырехлетнего ребенка, который добивается от бабушки Софы, чтоб она постоянно покупала ему новые игрушки, а та не может ни в чем ему отказать, потому что он говорит: «Бабушка, я тебя так люблю», – заставили меня вспомнить реплику Соленого по поводу Бобика. Так что мне с трудом удавалось держать себя в руках.

К счастью, вскоре, хотя в гораздо меньшем количестве, чем ожидалось, подтянулись остальные, и это меня выручило. Все сели за столы, поставленные буквой «П», заказали салат и вино, и стали по очереди рассказывать о своих жизненных достижениях.

Почему-то эти рассказы мгновенно навеяли на меня жуткую тоску. Оля Ильина, вышедшая замуж за нашего одноклассника Серёжу и прожившая с ним уже сорок лет – такое возможно? боже, как скучно! – говорила об обыденной жизни: муж, семья, работа, дача. Меня это всё всегда до смерти пугало, а Оля выглядела довольной.

Я помню ее в старших классах – крепкую, коренастую, раньше других по-женски оформившуюся деваху с длинными вьющимися волосами, густо накрашенными ресницами и низким шершавым голосом. В ней была какая-то грубоватость, но одновременно – пикантность и легкая ироничность, привлекавшая мальчиков. Поэтому это была скорее «плохая девочка», от которой я никак не ожидала превращения в верную супругу и добродетельную мать.

Роман у них с Серёжей начался, кажется, в девятом классе, и поженились они сразу после окончания школы. Теперь Оля заметно пополнела, оплыла, открытое обтягивающее платье нежно-бирюзового цвета казалось рискованно натянутым на ее теле, которому не хватало в нем пространства. Волосы и голос остались теми же, а вот пикантность исчезла, уступив место спокойному удовлетворению, привычке свыше. Впрочем, это были только мои внешние наблюдения. И я подумала о том, что, в сущности, никогда не знала никого из тех, с кем училась рядом столько лет.

Софа Рабинович, тая от умиления, снова повторила свой рассказ о работе профессиональной бабушкой.