Единственное действительно яркое впечатление – сложное и неоднозначное – произвела на меня миссис Смит. Своей экстравагантной, яркой одеждой, броским, на грани вульгарности, макияжем и порывистой легкостью движений и речи она была похожа на яркую экзотическую птицу, случайно залетевшую в стайку серых воробьев. Несколько эксцентричные манеры, явно прочитываемая во всем облике неординарность в сочетании с обескураживающей открытостью избавляли ее от необходимости много говорить или что-то делать для того, чтобы произвести впечатление. Впрочем, она к этому совершенно и не стремилась.
После этого вечера, на котором нам с миссис Смит почти не удалось пообщаться, мы пару раз за три месяца обменялись электронными письмами, и вот теперь – неожиданное приглашение в театр.
В общем, остаток дня выглядел, как убыстренные ленты немого кино. Одной рукой я готовила суп, другой красилась, успела сбегать в магазин и на деловую встречу и наконец, вся при параде, вылетела из дома в начале седьмого, забыв взять зонтик и свою книжку стихов, напечатанную в пятидесяти экземплярах, которую собиралась подарить миссис Смит. Ну, не так чтобы прямо забыла, но просто они не влезали в мою винтажную театральную сумочку. Все же с иностранной леди в театр иду, да к тому же на какой-то модный балет, не хухры тебе мухры, приходится соответствовать.
Правда, когда я уже собиралась выходить, иностранная леди позвонила и сказала, что она немножко всё перепутала. Балет не двадцать девятого октября, а двадцать девятого ноября, а сегодня вовсе даже опера Верди «Травиата». Это известие меня, мягко говоря, не обрадовало. Дело в том, что, когда я училась в школе, «Травиата» была моей любимой оперой, в результате чего я несколько раз была на ней в театре и слушала пластинки. Венчал все фильм с Терезой Стратас и Пласидо Доминго. В общем, я понимала, что едва ли это выдержу, но не бросать же друга в беде.
Стоя под накрапывающими осадками у входа в театр, я философски наблюдала, как публика ломится в одну входную дверь, а две другие периодически открываются изнутри охранниками, выглядывающими наружу и тщетно пытающимися зазвать народ. К счастью, я не успела промокнуть: на горизонте ярко вспыхнул желтый зонтик миссис Смит.
Выяснилось, что ей тоже не улыбается в десятый раз идти на «Травиату», которую она слушала недавно на арене в Вероне, поэтому она решила сделать попытку вернуть билеты. На мой вопрос, как ей вообще удалось купить билеты не на тот спектакль, она ответила, что изучила дома афишу, а потом просто сказала в кассе: «Два на сегодняшний вечер». Ну а потом уже разглядела, что на них написано.
Как я поняла, билеты для пенсионеров с пятидесятипроцентной скидкой не подлежали возврату. Поэтому для начала миссис Смит сделала попытку продать их какой-то иностранной паре, долго объясняя, как им это будет выгодно. Иностранцы – одинаково сухопарые и похожие на верблюдов − смотрели испуганно, но в конце концов мужчина выставил перед собой, как щит, кредитную карту, и объявил, что у них нет наличных. Тогда миссис Смит пошла на штурм кассы, заверяя кассиршу, что согласна на возврат трех тысяч вместо четырех. Потому что, если у нас не возьмут назад билеты, то ей от меня не поздоровится. Потому что я не хочу слушать «Травиату», а пришла на балет. И где билет на балет?
Кассирша оказалась стойкой и неподкупной, но в итоге билеты взяла и деньги вернула полностью. Мне показалось, что она готова была сама еще приплатить, чтобы ей перестали выносить мозг.
– Блин, так хотела на этот балет, – сказала миссис Смит, когда мы вышли из здания театра. – У нас про него много писали, они в Лондоне выступали, но я тогда не смогла.
– А что в нем такого?
– Ну, необычный. Этот хореограф, Михаил Бершадский, он Вагановское закончил, еще в СССР. У Эйфмана работал, подавал большие надежды, а потом у него травма там какая-то была, в общем, танцевать в полную силу не мог больше. Ну, Эйфман ему помог… Короче, стал хореографом, а потом уже, когда все стало можно, создал мужской балет, там мужчины на пуантах танцуют и все такое. Прикольно, в общем. А именно этот спектакль… Я в нашей желтой прессе читала, что это его мечта была с детства. У него в училище был друг… ну, гей. Старше его и тоже очень талантливый. Он его обожал по всем статьям. А тогда, сама знаешь… Как-то выплыло, что тот гей: он вроде как к кому-то стал клинья подбивать, да ошибся. Ну и его то ли хотели в психушку отправить, то ли просто буча поднялась… В общем, он покончил с собой. Ну и вот это балет создан типа в его память. Прямо, говорят, насквозь пробирает…
Меня уже в этот момент стал насквозь пробирать холод.
– Пойдем в «Европу» слушать блюз, – предложила миссис Смит. (Видимо, до того, как встретиться со мной у театра, она уже опробовала тамошний бар).