Рукопись, найденная на помойке

С тех пор мама полностью перешла на лежаче-сидячий образ жизни. С утра, услышав ее пронзительное «ау», я вставала с постели, шла к ней, давала утренние лекарства, потом руководила надеванием халата, поскольку вместо этого она могла попытаться «надеть» на себя носовой платок или наволочку, обтирала ей лицо и руки влажными салфетками, пересаживала в кресло, давала полоскание для рта, выносила горшок, подтирала, кормила завтраком… Впрочем, то, что мама не могла передвигаться, я воспринимала как благо: иначе неизвестно что она могла бы натворить.

Сначала я еще пыталась пробиться к ее разуму, втолковать ей хотя бы, что день и год – это разные вещи, что на улице зима или весна… Но это не приводило ни к чему, кроме моей собственной истерики. Услышав от мамы, что день недели сегодня – январь, я начинала кричать – без слов, выпуская из себя воздух, отчаяние, страх. Изо всех сил колотила кулаками подушку, пытаясь избавиться от корежившей всё внутри злобы – не на маму, конечно, а на то, что случилось с ней и что еще, возможно, случится со мной. Но потом постепенно как-то смирилась с тем, что моей мамы уже больше нет, а следом начала утрачивать ощущение и самой себя, превращаясь в механического робота-домработника.

Иногда меня посещали злые, нехорошие мысли. Я думала о том, как хорошо, что у меня нет детей: когда я превращусь в старую рухлядь, некому будет желать мне смерти, я не буду раздражать своих близких и заедать их жизнь. Мне казалось, да и сейчас кажется чем-то абсолютно ненормальным ежедневно видеть, во что превращается самый близкий тебе человек, когда разум постепенно покидает его тело и на первый план выходят животные инстинкты и потребности, а само это тело становится уродливым, дурно пахнущим и жалким. Дело было даже не в моей брезгливости и не в утомительности этой свалившейся на меня работы, нет, самым страшным было то, что это была моя мать, моя когда-то красивая, умная, добрая мамочка… Она была где-то там, внутри этой пугающей меня неопрятной старухи. И до нее было уже не добраться.

Не спрашивая на этот раз маминого согласия, я пригласила платного врача из гериатрического центра, поскольку гериатр из поликлиники по домам не ходит: пусть бабки сами бегают.

Врач оказался забавной, разговорчивой старушкой со странностями и провалами памяти. Она много говорила, много писала, даже попробовала погулять с мамой под руку от кровати до дивана. Прослушала ее, померяла давление, задала ей те же сверхсложные вопросы о том, какое нынче тысячелетье на дворе, и полчаса заполняла какие-то бумажки.

Заодно я пожаловалась ей и на свои проблемы: головокружение, скачки давления и панические атаки:

– Как бы мне не умереть раньше мамы.

Я это сказала так, вроде бы и не всерьез, но на самом деле это давно уже стало моим главным навязчивым страхом, потому что мне начало казаться, что моя жизнь вот так и кончится рядом с больным полусумасшедшим существом, в котором уже так мало осталось от моей мамы, и это представлялось мне такой несправедливостью!

– А что, это очень даже может быть! – бодро отозвалась врачица. – Довольно часто бывает, что тот, кто ухаживает, уходит раньше. Вам нужно заняться собой. Своим здоровьем.

Уходя, она тихо спросила меня в прихожей, не думаю ли я отдать маму в интернат. Я ответила, что у нас нет таких денег. На самом деле я уже просматривала в Интернете рекламы частных заведений, но цены были просто заоблачные.

– Ну, есть ведь и бесплатные. Правда, туда попасть… лично я бы не хотела.

– Вот именно. Так что выхода я не вижу.

Я, конечно, пару раз заговаривала с мамой о том, чтобы нанять сиделку или вызвать социального работника, который был ей положен бесплатно и по возрасту, и по инвалидности, но она начинала кричать, что чужой человек в доме ей не нужен. Да и мне, конечно, эта идея не очень нравилась, но что было делать?

Пару раз я пыталась, для облегчения души, рассказать знакомым, как мне тяжело, но в ответ получала рассуждения о том, какая я счастливая, потому что моя мама еще жива. И что вот, я потом пойму, как мне повезло… Я перестала встречаться с этими знакомыми. Да я, в общем, и не имела больше возможности ни с кем встречаться. Мамина подруга, почти такая же древняя, как она, но бывшая еще в довольно трезвом уме и передвигающаяся по городу самостоятельно, пару раз заходила к нам в дом, после чего говорила мне, что мама, на ее взгляд, вполне себе ничего, и я преувеличиваю. Хотелось бы мне, чтобы она провела у нас не два часа, рассказывая маме про общих знакомых, которых та на самом деле давным-давно позабыла, а хотя бы сутки!