Рукопись, найденная в чемодане

Замысел наш состоял в том, чтобы мы со Смеджебаккеном были полностью изолированы от Анжелики и Конни. Анжелика ни о чем не должна была знать, потому что случилась бы катастрофа, если бы ее лишили всего и отправили вместе с нами в тюрьму. Тем не менее, и я могу сегодня говорить об этом с полной определенностью, она добилась от Смеджебаккена ошеломляющего обещания, в котором он никогда не признается даже архангелу Гавриилу: перед тем, как грабить банк, мы ограбим что-нибудь еще. Мне это представлялось бессмысленным, и Смеджебаккен, возможно, тоже не был в восторге от этой мысли. Я не хотел этого делать, но он был связан обязательством.

– Я ведь не профессионал, – сказал он мне в один из дней, когда мы занимались оборудованием в «Астории» спального помещения для меня и механической мастерской, где предполагали изготовлять оборудование, необходимое для операции.

– Я тоже, – ответил я.

– Не думаете ли вы, что будет лучше, если мы обзаведемся кое-каким опытом, прежде чем пускаться на такое дело?

– Нет.

– Почему?

– По многим причинам. Например, потому, что новичкам везет. Когда я в первый раз выстрелил из лука, то попал в яблочко. Когда впервые играл в покер, то взял все ставки. А когда в первый раз поцеловал девушку, то мы поднялись в воздух, как два воздушных шарика.

– Она что, была такой толстой?

– Нет, просто она была счастлива. Я же сказал – новичкам везет.

– Я по профессии инженер, – сказал Смеджебаккен. – В везение я не верю. Как насчет доказательств?

Мы, с вениками в руках, стояли в верхнем коридоре дома.

– Если мы совершим два преступления, то в два раза повысится вероятность того, что нас поймают. Даже если нас не поймают в первый раз, мы можем там наследить и оставить улики, которые в сопоставлении с теми, что будут оставлены во второй раз, приведут к нашему задержанию, чего в противном случае можно было бы избежать. Я хочу выйти на поле боя чистым. Хочу появиться из ниоткуда. Когда я летал, то хорошо усвоил одну вещь: атаковать цель по второму заходу – то же самое, что атаковать в сотый.

– Это разумно, но я просто не смогу этим заняться, если мы не сделаем какого-нибудь пробного забега.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда мы украдем «Мадонну дель Лаго» из музея Метрополитен.

Я намеревался обратить все в шутку.

– Вы решились именно на это?

– Кажется, вы хотели что-то украсть? – сказал я, вставая на защиту своей позиции.

– Нуда.

– Вот и хорошо, давайте украдем «Мадонну дель Лаго». У меня есть план.

К этому моменту я совершенно увяз – и, само собой, был совершенно обречен увязать дальше.

– Когда вы придумали этот план?

– Только что.

– В единую секунду?

– Он нуждается в некотором уточнении, но суть налицо. Суть всегда является в единую секунду – и всегда без каких-либо усилий, словно падает с неба.

Всю жизнь у меня возникали чудесные идеи – антигравитационный ящик, верблюжье ранчо в Айдахо, артиллерийская почта, – но я никогда не мог воплотить их в жизнь. Смеджебаккен, однако, не умел ничего иного, кроме как претворять идеи в действительность.

Может быть, меня в первую очередь вдохновило то неоспоримое преимущество, что отец Констанции любил «Мадонну дель Лаго». Это полотно, несмотря на глубокое к нему почтение, знатоки помещают где-то во втором эшелоне, позади великих произведений искусства. Думаю, они ошибаются – или, может быть, просто робеют. Это такая сильная живопись, что она не может не пугать тех, чья работа состоит в том, чтобы ее, живопись, оценивать. Признавая ее достоинства, они вынуждены чуть занижать оценки, в то время как другие, те, кто ее любит, но знает о дурном к ней отношении, принижают ее, чтобы сохранить дружественные отношения с другими знатоками. Это именно то, что случается с сильными, резко и явно обозначенными вещами в мире, где для выживания необходимо идти на компромиссы.

Что касается «Моны Лизы», то я всегда находил ее слишком темной. В ней избыток коричневых оттенков. Сама она заполняет собой слишком много пространства картины и, к несчастью, похожа на женщину, которая могла бы доводиться сестрой Берту Ланкастеру. С другой стороны, «Ла Темпеста» являет собой одно из тех великих полотен, которые, подобно «Мадонне дель Лаго», отмечены слишком смелым полетом воображения, слишком ярки, слишком захватывающи, слишком богаты красками и слишком ошеломляющи для легкого восприятия.

Но «Мадонна дель Лаго» представляет собой шедевр композиции. Мадонна с ребенком на руках стоит на вдающемся в озеро мысе, так что она почти полностью окружена синевой и издали предстает охваченной ореолом. Справа от нее вздыбилась похожая на бурун волна – сверкая на солнце, она навеки зависла в воздухе. Слева же, там, где мелко, вода спокойна, и покрывающая ее светотень уравновешивает волну напротив. Это выписано так, что весьма напоминает византийскую мозаику, только вращающиеся кольца или ленты заменены здесь волнами.