Русь и Орда

— Допрежь всего Лунин и Софонов. Алтухову они сказали, что, будучи с тобою в Козельске, до́бро уразумели суть дела и воровским князьям служить не хотят. И еще до приезда Тита Мстиславича оба уехали в свои вотчины.

— Ну а обо мне как там наши друзья мыслят? Что делать-то станем? Неужто ничего не может присоветовать мне Алтухов либо Шабанов?

— Оба они в том согласны и думают так: когда помрет хан Узбек — а этого ждут с часу на час, ибо он, говорят, вовсе плох, — тебе надобно будет, не теряя дня, скакать к новому хану, поведать ему о неправде, что над тобою учинили, и просить ярлык на большое княжение в Брянске, с тем чтобы под твоею рукой был и Карачев с уделами. Брянский народ со своей стороны пошлет о том челобитчиков в Сарай. Всякий новый хан поначалу бывает милостив, и ярлык он тебе даст, в том не сумневайся. И тогда, вокняжившись в Брянске, ты, коли захочешь, можешь Тита Мстиславича с карачевского стола вовсе согнать либо оставить его в Карачеве, как твоего удельного князя.

— Бодай его корова, пускай сидит! Я его не трону, ежели он не станет чинить мне помехи в разумном устроении земли нашей. Я ей мир и покой хочу дать, а не новые супри да усобицы. Ну а что еще? Как там Лаврушка?

— Лаврушка живет неплохо. Воротившись домой, он уже нашел там сына — ведь Настя была на сносях, когда мы выезжали в Орду. В твою честь окрестили мальчонку Василием. Сейчас ждут второго.

— Видать, не теряют времени! А о моей женитьбе ты там сказывал? Что говорят Алтухов и Шабанов?

— Да ничего, за тебя рады. Семен Никитич было пожалел, что не на русской княжне ты оженился, но, когда я ему рассказал, какова есть наша княгинюшка, он молвил: то до́бро, что ты такую не упустил.

— А об Аннушке ты ненароком ничего не слыхал? — помолчав, спросил Василий.

— Слыхал, — неохотно ответил Никита. — Жива и, кажись, здорова. Лаврушка сказывал, — видят ее люди лишь по большим праздникам, в церкви. А в усадьбе у нее никто не бывает, да и сама она никуда не кажется.

— Ладно… Теперь сказывай, что деется на великой Руси?

— На Руси нового случилось изрядно. И многих князей, коих ты знавал, сегодня уже нету в живых. Допрежь всего нынешней весной преставился великий князь московский, Иван Данилович. Перед смертью принял он схиму и, говорят, трепетал Господнего возмездия за тяжкие свои грехи. После его кончины поехали в Сарай, домогаться ярлыка на великое княжение над Русью, четыре князя: старший сын покойного, Семен Иванович, тверской князь, Константин Михайлович, суздальский — Константин Васильевич, да ярославский Василий Давыдович. Каждый из них свою надежду имел, но только Узбек сразу же дал ярлык Семену и всячески обласкал его, а прочие воротились несолоно хлебавши. Правда, суздальский князь получил обратно Нижний Новгород и теперь, сказывают, готовится перенести туда свой стол из Суздаля.

— А не слыхал ты, каких князей казнили в Сарае запрошлой осенью и за что?

— Великого князя тверского, Александра Михайловича, и старшего сына его, князя Федора. Калита на них не раз ложно доводил Узбеку всякие небылицы, и княжич в те поры находился в Орде, с оправданиями своего отца. По осени хан вызвал в Сарай самого князя Александра Михайловича и учинил им обоим суд. Но ни малой вины на них не нашел и хотел отпустить с миром. Сведав о том от сарайского епископа, Иван Данилович Московский тотчас прислал в Орду своего сына Семена, не знаю уж с чем, но только по его наущению Узбек обоих тверских князей предал лютой смерти.

— Кто же нынче княжит в Твери?

— Константин Михайлович, брат убиенного князя. Но он боится Москвы, как черт кадила, и во всем ей покорен.

— Еще бы ему не бояться, коли она Узбековыми руками, почитай, весь род его перевела! Ну а в Смоленске что?

— Там тоже были большие дела. Князь Иван Александрович, крепко сдружившись с литовским князем Гедимином и чая иметь от него помощь, отказался платить дань Орде. Тогда хан Узбек повелел Калите собрать на него войско, над которым поставил главным воеводой самого лютого своего темника, Товлубея. Опасаясь того, что за смоленского князя вступится Литва, рать собрали огромную: опричь Москвы, выступили в этот поход рязанцы, суздальцы, ростовцы, ярославцы, юрьевцы и иные.

Летом минувшего года вторглись они в Смоленскую землю и поразорили ее изрядно. Но самого города не взяли, а, простояв под его стенами восемь дней, повернули в обрат. Сказывают, что князь Иван Александрович сумел от Товлубея откупиться и обязался платить хану дань по-прежнему. Видать, Гедимин выступить не схотел, и пришлось смоленскому князю идти на попятный.

— Да, не так-то легко татарское иго сбросить без единства, особливо доколе Москва хану послушна, — промолвил Василий. — Сперва тверичей привела в покорность Узбеку, теперь смоленцев… Однако то до поры до времени, а придет час, и дорого Орда заплатит за все московские услуги.

— И я то же мыслю, — сказал Никита. — Московские князья накапливают силу, и, поелику хан думает, что эта сила ему верно служит, он сам пособляет ее крепить. И того не чует, что она однажды против него обернется.