Так, черниговский князь Всеволод Ольгович (1094–1146) как раз был одним из яростных смутьянов, от которых не было житья народу на Руси. Толстый и плешивый, по описанию Татищева, он имел и плешивое сердце, выеденное неуемной жаждой власти. Подлый и коварный, он редко нисходил до мирных переговоров с другими князьями, дважды захватывал и жег Киев, призывал половцев, а затем предавал их. Порой даже святой акт целования креста не останавливал распрей между князьями. Кровавая карусель вызывала недовольство и самих черниговцев. Наконец они сказали князю: «Ты надеешься бежать к половцам, а волость свою погубить. Оставь свое вы-сокоумие и проси мира. Мы знаем Яро-полково милосердие. Он не радуется кровопролитию. Он соблюдает Русскую землю». В конце концов Всеволод, кровопийца и сутяжник (любил судиться, обвиняя или оправдывая людей по своему усмотрению), помер, к радости всего народа. Одни лишь любовницы оплакивали его кончину. Неглуп был князь, да только умом своим распорядился не лучшим образом. Индивидуализм и удельный эгоизм во многом способствовали тому, что на Руси половцы усилились. Напрасно князь Мстислав Изяславич Волынский старался подвинуть в 1167 г. князей на совместный отпор степнякам, напрасно призывал их, указывая на бедственное положение Руси: «Пожалейте о Русской земле, о своей отчине: каждое лето поганые уводят христиан в свои вежи, а вот уже и пути у нас отнимают». Имелись в виду черноморские пути русской торговли, которые составляли один из самых главных источников дохода князей, встречавших и провожавших русских купцов («гречни-ков»), ходивших с товарами в чужие города. Когда Игорь попал в плен, князья и не подумали собраться вместе с силами и двинуться против половцев сообща.
Автор восклицает: «К чему же вам золотые шлемы, копья и щиты польские! Заградите в поле ворота стрелами своими острыми, вступитесь за землю Русскую, за раны храброго Игоря Святославовича. Вы своими крамолами начали наводить неверных на землю Русскую». Страстный призыв князя можно понять.
«Тяжко голове без плеч, беда и телу без головы – так и Русской земле без Игоря», – говорится в «Слове о полку Игореве». Ну да бог с ним, с Игорем! Итогом тех крамол и забвения земли Русской станет гибель многих и многих неповинных русичей, что сгинут в бесчисленных попытках отстоять свой город, землю, дом. Плачет Ярославна в Путивле – да, видно, не слышат ее плача другие князья на Руси. Сколько таких несчастных ярославен лило слезы по своим родным и близким, погибавшим в преступных, жестоких и кровавых сварах за престол, за град, за землю, за титул, за добычу, за рабов и рабынь или попросту ради удовлетворенного тщеславия, гордыни! «Ярославна рано плачет в Путив-ле на забрале, приговаривая: «Светлое и пресветлое солнце! Всем ты тепло и прекрасно, зачем же, вла-дыко, простерло горячие свои лучи на воинов лады? В поле безводном жаждой им луки согнуло, горем им колчаны заткнуло»». Такова Русь в ту эпоху. Удельная система власти и наследования, существовавшая на Руси, зело вредна была. Князья редко были довольны тем, что имели и не упускали случая прибрать к рукам чужое княжество, город или землю. Нельзя забывать о таком явлении, как князья-изгои. В группу эту попадали те, кому не выпал счастливый жребий старшинства по рождению. В старину изгоями назывались те, кто почему-либо «отрезался» от рода. Одни уходили по своему желанию, устраиваясь жить своей волей, на свой страх и риск, другие изгонялись за те или иные проступки, уподобляясь птице, лишившейся пера и пуха (гоить – значило ощипать птицу). «Изгоями называли людей, честь которым не шла по отцу. Изгоем оказывался холоп, получивший вольную, до времени, пока не устроит себе нового быта. Неграмотный попов сын, не получивший священства, тоже изгой. Научись, дадут тебе сан, будешь, как отец. Изгойство пристало к князьям по мере естественного увеличения их рода. Князьям-изгоям приходилось довольствоваться милостью старших, равноправие сменилось подручниче-ством». Таким князьям приходилось довольствоваться ролью дружинника либо подручного князя. Не всем это пришлось по душе, что и вело к осложнениям.
При таком положении, конечно же, имелись сотни причин для возникновения недовольства, иные князья готовы были на самые страшные преступления, только бы заполучить власть. Можно понять Н.М. Карамзина, который уже перед самой смертью признавался в письме бывшему министру иностранных дел России графу Каподистрии: «Любезное Отечество ни в чем не может меня упрекнуть… Да, пусть я только и делал, что описывал историю варварских веков.» Возможно, варварских, преступных, но ведь еще и героических.