Для прорыва есть запрос на нового Сталина, но без репрессий, умеющего видеть перспективу и выстроить быстро мощное Государство за какой-то пяток лет. А ведь он за десять лет до войны — в 1931 году говорил:
И Сталин решил задачу Столыпина в условиях приближающейся Второй мировой войны. А вот Столыпин не чувствовал пульса своего времени и не видел на шахматной доске мировой политики удачных дебютов со стороны России. Просто в 1907 году у России не было и не могло быть двадцатилетнего мирного развития в силу международных осложнений. Главы европейских государств на встречах за столом острых переговоров и кризисов уже расписывали политическую пульку на локальные стычки и большую войну. Россия в ней разумными политиками виделась участницей кровавых событий.
Царь и Столыпин не могли не понять, кто и что стоит за танжерским кризисом 1905–1906 годов, потом боснийским в 1908–1909 годах, агадирским — весной 1911 года с участием Франции, Германии, Австро-Венгрии и других стран. Германия, чувствовавшая себя обделенной при колониальном разделе мира, пыталась вступить в союз то с Францией, то с Великобританией. Не получилось. Тогда она, запертая в центре Европы, заключила союз с Австро-Венгрией и Италией. Надо отметить, что в Европе на первом месте в гонке вооружений шла Германия. Увидевшая слабость России в Русско-японской войне, она быстро укрепляла армию. То же самое через двадцать лет узрел Третий рейх в советско-финском конфликте…
Бернхард фон Бюлов, канцлер Германской империи в 1900–1909 годах, с укоризной большим соседям — Франции и Великобритании заявлял:
Фитилем к военному пожару совсем не явилось убийство 28 июня в Сараево сербским террористом Гаврило Принципом наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. Европа, и особенно Германия, была беременна войной, хотя многие ее не прогнозировали. Кадет Владимир Набоков, отец писателя Владимира Набокова, вспоминал слова, сказанные в августе 1914 года военачальником Владимиром Драгомировым:
Отлистаем книгу истории на несколько лет назад. Россия начала войну с Японией с целью установить контроль над Маньчжурией и Кореей и таким образом в ходе «небольшой» войны поднять упавший международный престиж монархии. Однако не получилось победоносного парада. Она потерпела оскорбительное поражение, подорвав авторитет внутри страны и одновременно ослабив позиции России в мире. Именно поражение в войне стало причиной появления первой русской революции 1905 года.
Революция началась Кровавым воскресеньем — расстрелом царскими войсками демонстрации рабочих в Петербурге. После чего вспыхнули забастовки, царь запаниковал из-за баррикадных сражений, что заставило его подписать манифест о легализации политических партий. Была установлена Государственная дума, которую царь ненавидел.
Вот в таком политическом раскладе Россия доковыляла до 1914 года, когда началась пятидесятимесячная Первая мировая война. Она выступила как союзница Сербии и воевала на стороне Франции и Великобритании против Австро-Венгрии и Германии. На мобилизацию горячо откликнулся русский мужик, в основном крестьянин. Планка патриотизма была поднята так высоко, что на мобпунктах военные не успевали обрабатывать документы на призывников.
Но российская армия намного отставала от других европейских армий: не хватало винтовок, пулеметов, артиллерийских систем. Возникали противоречия между офицерами и рядовыми солдатами. В подразделениях и частях резко падала дисциплина — солдаты, распропагандированные большевиками, нередко братались с неприятелями, считая их такими же жертвами политиков, какими являлись и они. Под большевистский агитпроп попадали даже офицеры. Война вызывала в стране раздражение, массовые беспорядки, стачки и митинги. Мюнхен и Петроград в этом смысле были побратимами.
Атаман донского казачества Петр Николаевич Краснов в своем романе «От двуглавого орла к красному знамени», передавая атмосферу того времени — завершающей фазы войны, — говорит такие слова устами одного из персонажей: