События 16–19 октября 1941 года в Москве, происшедшие вследствие развала фронта советской обороны, стремительного приближения немцев к столице после поражения войск РККА в Вяземской операции и принятием Сталиным совершенно секретного постановления «Об эвакуации столицы СССР», накалили обстановку до предела.
Сегодня немногие знают, а некоторые, может, подзабыли, что этим сталинским рескриптом предусматривался выезд из Москвы руководства партии и правительства — СНК, Министерства обороны и Генштаба, иностранных посольств. Простых москвичей это не касалось. Но нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу. Утечка информации произошла и тут. Город прорвало, как нарыв, — начались паника и массовое бегство из Москвы.
В начале колонн убегающих драпало чиновничество разных уровней: директора и финансисты, работники почты и телеграфа, учителя и врачи, торгаши и спекулянты. По городу летал «черный снег» от массового сжигания разного рода бумажных документов.
Со слов Умника, свидетеля тех событий, в бензиновой вони, в грохоте работающих моторов, в скрипе тележек и повозок, в истерическом стоне клаксонов и в серых толпах встревоженных, агрессивных и злобных москвичей шли сама истерика, недовольство и страх.
Паника усилилась после того, как по Москве поползли слухи о том, что на Поклонной горе видели немецких мотоциклистов. Она породила неразбериху, мародерство, резкий всплеск бандитизма, грабежей, хищений, взломов квартир и нападений на госбанки. Заводы закрывались — рабочие оказывались на улице. Отмечались случаи избиений партийных и хозяйственных работников. Когда из флегмоны обстоятельств вытек гной — чиновники, потекла кровь — собственно простой народ в переполненных грузовиках, перекошенных автобусах, навьюченных малолитражках, на велосипедах, мотоциклах, гужевых повозках и тележках. Шли москвичи угрюмые и потерянные пешком, сгибаясь под тяжестью мешков и узлов, оставив свои дома с нажитым имуществом, нехитрым счастьем довоенной эпохи и московскими клопами и тараканами. За народом где-то сзади отступала и армия.
Ручьи и реки машин и людей текли и текли на восток по Владимирскому тракту — шоссе Энтузиастов. Порядок в городе начали возвращать силовыми методами, только с вечера 19 октября, в том числе и расстрелами уголовников.
Командование оборонявшего Москву Западного фронта, в частности, его командующий генерал армии Г. К. Жуков запросил у Сталина разрешение отвести штаб фронта на восток — в Арзамас, а командный пункт фронта переместить в Москву — в здание Белорусского вокзала.
Сталин ответил на этот опасный вопрос командования фронтом, что, если оно вздумает еще отступать, он прикажет его расстрелять и в командование фронтом вступит сам. К этому времени немцы уже бомбили Кремль. В полку, охранявшем твердыню власти, были убитые и раненые. Однако Сталин Кремль не покидал.
Советский поэт, писатель и публицист Феликс Чуев, глубоко исследовавший перипетии того страшного для страны времени, оставил потомкам на эту тему такую стихотворную зарисовку:
Здесь, конечно, возможны поэтические гиперболы, но суть сохранена — то, что немцы Москву взять не сумели, во многом определилось готовностью Сталина умереть, но Москву не сдать.
Немецкие стратеги, разработавшие план «Барбаросса», надеялись на молниеносную войну — блицкриг, причем планировался захват всего стратегического плацдарма, то есть огромных территорий вплоть до Урала исключительно в летние месяцы.