Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Показательно также, что заимствования в сфере социальной лексики и т. п. не зависели прямо от «физического» присутствия носителей той или иной традиции среди представителей заимствующей стороны. Конечно, присутствие норманнов в русской дружине X в. ощутимо несравненно больше, чем присутствие «хазар» (выходцев из степи), но «хазарские» заимствования относились как раз к обозначению высших социальных рангов (каган, бояре), в то время как скандинавские были связаны с младшей дружиной (и дружиной в целом — русь). Видимо, хазарская традиция была актуальна для Руси не только в связи с претензиями на хазарское наследие, но и в связи с тем опытом государственного строительства, который позволил хазарам объединить разноэтничные земли (о том, насколько осознанным было стремление к синтезу различных этнокультурных традиций у правителей раннего средневековья, см., например: Ле Гофф 1992. С. 260).

Отношения участвующих в этнокультурном и государственном синтезе сторон, как мы видели, не сводились к завоеванию и покорению. Для начала русской истории (и в летописном изображении, и в реконструируемых договорных отношениях руси и славян) характерно стремление к праву, правде, исчерпанию конфликтных ситуаций. Недаром «Русская Правда» Ярослава, данная новгородцам после их конфликта с варягами, в первой же главе уравнивает в правах русина — княжеского дружинника — словенина и изгоя: варяги в последующих главах оказываются в положении заморских гостей, нуждающихся в специальной защите. Корпоративное «дружинное» право было переходным от обычного к государственному (ср.: Никольский 2000).

Существеннейшим этапом в этой эволюции древнерусского права является присвоение государственной властью карательных функций родового общества. Более того, можно полагать, что на раннем этапе государственная власть была заинтересована в фиксации традиционного права, как это было на Руси во время неудачной попытки «византийской» правовой реформы при Владимире (996 г.): казнить разбойников было невыгодно — ведь откуп за убийство (вира) поступал в княжескую казну. Можно предположить, что вира за убийство дружинника-русина, упомянутая в 1-й статье «Русской Правды», шла самому князю, а не «ближникам» убитого, как в Царьграде, ведь князь и являлся главой дружины.

В противоречивых и исторически изменчивых отношениях с хазарами и варягами (и греками) выкристаллизовывалось в IX–XI вв. самосознание руси — русского народа. Объединению славянских племен, Новгорода и Киева под эгидой русских (варяжских по происхождению) князей способствовало, очевидно, то обстоятельство, что эти разрозненные и населившие Восточную Европу разными путями племена сохраняли общеславянское самосознание (напомним об общеславянском самоназвании словен новгородских). Эта же общеславянская основа способствовала распространению у восточных славян единого названия русь.

Славяне и русь — княжеская дружина — объединились в Среднем Поднепровье против власти Хазарского каганата при Олеге. На славян и русскую дружину опирались Владимир и Ярослав Мудрый в решительные для Руси моменты истории: пришлые варяги становились враждебными чужаками. Наконец, славяне и русь объединялись в совместных походах на греков — внешние и внутренние факторы способствовали их консолидации в единый народ с единым самосознанием.

Можно сказать, что варяги и хазары целиком «реализовали» себя в ранней русской истории, приняв участие в этнокультурном синтезе, который привел к становлению Русского государства и культуры (см. также Заключение).

Глава IX

Погребальный обряд: племенной и государственный культ

§ 1. Погребальный культ в древнерусском язычестве

Данные письменных памятников, в том числе начальной летописи, о древнерусском язычестве, упоминавшийся сюжет о смерти Олега от коня, пантеон Владимира, как и данные археологии о культовых памятниках, будь то Збручский идол или киевское «капище» (ср.: Клейн 2004) — весьма «отрывочны». Массовый источник по язычеству — погребальные памятники; в дохристианский период — разнообразной формы курганы. Они содержат информацию о целенаправленных и завершенных ритуальных актах древнего коллектива. Кроме того, погребальные памятники (в отличие от остатков поселений, производственных комплексов и т. п.) связаны не только с выполнением некоторых функций внутри коллектива, но специально ориентированы на передачу информации об этом коллективе вовне — от предков к потомкам, то есть являются памятниками в собственном смысле слова.