Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Иной была культурная установка книжников, отмечающих конец той или иной эпохи. Так, составитель Новгородской первой летописи младшего извода (НПЛ. С. 103–104) в предисловии, составленном во время монгольского нашествия в XIII в., вспоминал о «древних» русских князьях, расширивших Русскую землю; сравнивал Киев, основанный легендарным Кием, с Александрией, основанной Александром Македонским, и с Римом, созданным «царем Римом» (Ромулом). Эта конструкция основывалась на традициях средневековой греческой (византийской) хронографии, известной и на Руси (см. о Риме — ЛЕР, т. II: 22). Возведение рода Рюриковичей к Августу в «Сказании о князьях Владимирских» в XVI в. соответствует традициям средневековой генеалогии централизованных государств с их имперскими амбициями, хотя безосновательность генеалогических претензий Ивана Грозного вызывала неприятие уже у средневековых авторов (ср.: Мыльников 1996. С. 214–216; Бычкова 1997).

Конечно, у всякого народа, признающего Священное писание, была возможность усматривать свои корни в глубокой древности — во времена разделения «языков» (народов) при строительстве Вавилонской башни, но немногие народы Европы могли напрямую увязать свою историю с Ближним Востоком. Они, безусловно, могли считаться потомками сыновей Ноя, но при посредстве специальных ученых генеалогий (о такой генеалогии ПВЛ в отношении славян пойдет речь в главе I). Русский филолог А. М. Панченко называл такой архаический подход к истории «эхом» вечной (священной) истории (Панченко 1976. С. 62). Владимир Святославич, крестивший Русь, мог сопоставляться в ПВЛ с Константином Великим и библейским Соломоном, но его род не возводили ни к императору Рима, ни к библейскому царю. Новые генеалогии, создававшиеся для династий, монархически правящих своей страной, при всей их кажущейся примитивности, знаменовали новый подход к истории. «Если прежде история определяла судьбу человека», то в канун нового времени «человек предъявил свои права на историю, попытался овладеть ею» (Панченко 1976. С. 65).

Отсутствие упоминаний Руси в древней истории превращалось путем древнерусской христианской экзегезы в особое достоинство «нового народа». В западнославянской средневековой традиции, знакомой с опытами латинской хронографии, по образу библейской легенды о трех сыновьях Ноя была составлена книжная легенда о трех братьях: Лехе (первенце), Русе и Чехе (Великопольская хроника, XIV в.) — предках славянских народов, происходящих из Паннонии потомках Пана и некоего Слава, бывших, в свою очередь, потомками библейского Иафета («Великая хроника»: 52–53). Представление о Паннонии — римской провинции на Дунае, которую заселяли славяне, а в Х в. заняли венгры — было близко древнерусской традиции: ПВЛ выводила славян с Дуная, где во времена составления начальной летописи была Угорская — Венгерская земля.

Но «Повесть временных лет» была чужда подобных конструкций, ведь Русь была для нее «новым народом». Из патронимических имен восточнославянских племен вятичей и радимичей летопись еще выводила «от ляхов» родоначальников Радима и Вятко, но они не были предками целых славянских народов. В чешской, а затем и польской историографии XV–XVII вв. распространились представления об особом месте славянского мира в античной древности: славяне не были покорены Александром Македонским, завоеватель должен был признать власть славян на севере Европейского континента от Ледовитого океана до Итальянских краев, дав им грамоту («привилегию»); уже в XV в. был известен латинский архетип «грамоты».

Варианты этого «Александрова дара» получили разную редакцию у разных авторов. Польский книжник Оржеховский (1554) упомянул в грамоте трех полководцев Александра — Чеха, Леха и Роксолана; последний воплощал Россию (потомки Ноя Великопольской хроники здесь историзированы, превращены в полководцев, неведомый античным источникам Рус заменен Роксоланом — эпонимом сарматского союза племен, известного в Восточной Европе с начала н. э.).

В латинском варианте «грамоты» «привилегия» дается «роду Славян (genti Slavorum) или Мосхов» — «славному русскому роду» (glorioso stemmati Ruthico), чья власть распространяется от Варяжского до Каспийского моря. Три вождя этих Мосхов носят вызывающие недоумение с точки зрения славянской антропонимии имена Великосан, Хасан и Хауассан (уже Юрий Крижанич, хорватский книжник на русской службе, усматривал в них не славянские, а татарские имена — см. его сочинение «Политика», написанное в 1663–1666 гг.; Крижанич 1997. С. 373–374)[23]

. Вступительная ремарка к «привилегии» гласит, что она «извлечена из рукописных анналов этих самых Мосхов». Мосхи, со времен Страбона известные в Армении, в средние века стали ассоциироваться с библейским потомком Иафета Мосохом и жителями Московского царства. Эти конструкции не могли не вызвать интереса русских книжников уже в XVII в. (подробный анализ истории знаменитого фальсификата — Александровой грамоты см.: Мыльников 1996. С. 45–94)[24].