Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Что касается Белоозера, то проблема сводится не только к тому, что в регионе нет древностей, синхронных летописному призванию (Захаров 2004. С. 107–108). В тексте легенды говорится, что Синеус сидел «на Белеозере», — это позволило Д. А. Мачинскому предположить, что речь шла не о городе, а об озере, причем Ладожском, которое скандинавы именовали «Белым» (Мачинский 2003. С. 18; ср. о гипотезах иной локализации Белоозера — Захаров 2012; об Изборске — Лопатин 2012). Правда, это построение не учитывает контекста варяжской легенды, где Рюрик по смерти братьев раздает «мужам» грады, «овому Полотеск, овому Ростов, другому Белоозеро» (ПВЛ. С. 13). Город, где сидел бы летописный Синеус, не обнаружен. Зато неподалеку на Шексне раскопано поселение на всхолмлении с соответствующим названием Крутик (поселение было лишено искусственных укреплений), где были найдены куфические монеты, весовые гирьки и чашечки весов, вещи скандинавского происхождения, обнаружены следы бронзолитейного производства, но более всего — следы пушной охоты на бобра (остеологический материал и охотничьи стрелы), относящиеся к IX в.

Как и в случае с Изборском, было бы наивным искать в материалах Крутика прямую «иллюстрацию» варяжской легенды. Но материалы всех перечисленных памятников служат пониманию исторической ситуации, предопределявшей, среди прочего, и содержание варяжской легенды. Комплекс скандинавских находок Белозерской округи описан С. Д. Захаровым, но он датируется в пределах второй половины Х в. — так датируется большинство скандинавских комплексов Восточной Европы. Дело, однако, не в каталогизации скандинавских вещей, хотя она (в отношении всей Восточной Европы) остается актуальной и расширила бы источниковую базу древнейшей русской истории. Дело в том, что в древнем некрополе Белоозера открыты остатки трупосожжений, включая женские, в одном из которых — остатки скандинавской скорлупообразной фибулы второй половины X — начала XI вв. И хотя открытый памятник представляет собой остатки разрушенного некрополя, его исследователи усматривают в этих остатках свидетельства «культурной метисации, скрещения финских, славянских и скандинавских культурных элементов на Белом озере» (Макаров, Новикова 2002. С. 119–133).

Ситуация в некрополе Белоозера соответствует ситуации в Верхнем Поволжье, связанном с Белозерьем системой водных путей. Сарское городище — племенной центр мери, принимавшей, по летописи, участие в призвании и входившей в племенную конфедерацию кривичей и словен. На Крутике и в регионе Белоозера очевидно присутствие мерянского этнического компонента (Захаров 2004. С. 123 и сл.). Если учесть, что Верхнее Поволжье, как и Белозерье, Поволхвовье и бассейн Великой (на границе с чудью — Изборск), равно как полоцкое Подвинье (Еремеев 2012), были зоной кривичско-словенской колонизации, в процессы колонизации включались и группы скандинавов[119]

. Присутствие этих этнических групп на одних и тех же поселениях, участие в дележе добываемых и поступающих богатств приводили к ситуациям, описанным летописной легендой о призвании варяжских князей.

§ 2. Первое вече

«РѢша сами в себе: «Поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву»»

Формулировка, приписываемая ПВЛ (Лавр. вариант) собранию изгнавших варягов и враждующих племен (чудь, меря, словене и все кривичи), идентична формуле, содержащейся в тексте НПЛ: «И рѢша к себе: «Князя поищем, иже бы владел нами и рядил ны по праву» («по ряду, по праву» — уточняет Ипат. вариант). Сама формулировка соответствует позднейшим описаниям новгородского веча: когда новгородцы, уже изгнавшие князя, посаженного из Киева, добились права избирать архиепископа, «в нихъ пакы распря бысть немала, и ркоша к себѢ: «да сице положим три жребиа»», вытянув один из которых посланный с веча слепец должен был указать на избранника (НПЛ. С. 231–232; ср.: Лукин 2008. С. 79–80).

В ином регионе — Ростово-Суздальской Руси убийство самовластного князя Андрея (Боголюбского) завершилось распрями: «Не разумеша правды Божья исправити ростовци и суждалци», хотя и считались «старейшими».

Что касается Полоцка, то малочисленность скандинавских находок там очевидно связана с тем, что не сохранились обширные курганные некрополи, примыкавшие к городу еще в XVIII в.: среди недавних находок привлекают внимание трапециевидная подвеска со знаком Рюриковичей (Владимира Святославича) и поясная бляшка из Волжской Болгарии (см. Дук 2012. С. 68–69), ладейные заклепки, дирхемы, византийская монета и уникальный клад из золотых браслетов, аналогичный киевскому, характеризующие сложившуюся в X в. культуру и богатство древнерусской элиты. При этом Полоцк оставался в IX–X вв. вне магистрального для русской государственности Днепровского пути (Еремеев 2012. С. 284–297).