Оценке роли Галицко-Волынской княгини в коронации Даниила не способствует прочно утвердившееся в литературе представление о том, что главными целями князя были тогда получение помощи Запада против монголо-татар, а также повышение международного статуса как «короля Руси».[2844]
С точки зрения этих задач, причастность к коронации княгини-матери выглядит как лишняя подробность. Между тем, из рассказа летописца со всей очевидностью следует, что именно уговоры матери стали для Даниила важнейшим аргументом в пользу нелегкого решения о коронации.Чтобы понять роль «великой княгини Романовой», нужно рассматривать коронацию галицко-волынского князя в более широком историческом контексте. В этом событии, несомненно, переплелись влияния не только католического Запада, но и православного Востока.
Роль последнего, несмотря на несколько столетий доминирующего византийского влияния на Руси, к сожалению, недооценивается новейшими авторами. Эта роль либо полностью игнорируется, либо признается как номинальная, не имевшая реального значения. Все сводится лишь к общим рассуждениям о том, как после потери Константинополя в 1204 г. правители Византийской (Никейской) империи сами искали поддержки Запада, соглашаясь ради этого на объединение церквей и верховенство папы над христианским миром. «В этих условиях, — пишет, к примеру, Н.Ф. Котляр, — коронация Даниила не могла вызвать особенных отрицательных эмоций в Никее».[2845]
Можно сказать, что никейское влияние вообще не рассматривается как фактор внешней политики Даниила Галицкого. Единственной специальной работой о значении коронации Даниила для русско-византийских отношений остается небольшая статья М.М. Войнара, опубликованная в 1955 г. По мнению историка, коронация означала полную независимость Галицко-Волынского княжества от Византии. Даниил не мог не отдавать себе отчета в том, что получение короны от папы исключало его из византийской мировой иерархии и переносило в систему западноевропейской церковно-политической структуры, «в орбиту западной концепции царства», со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями. Уния, на которую согласился князь, предполагала разрыв церковных связей с Византией.[2846]
Идеи М.М. Войнара развивает И. Паславский. По его мнению, Даниил Романович, решившись принять корону от папы, тем самым оказал противодействие политике Никейской империи, направленной на подчинение русских княжеств Орде. В противовес этому галицко-волынский князь искал союзников на Западе, в первую очередь в лице римского понтифика. Коронация, по словам историка, была для Даниила «бегством от Византии на Запад».[2847]
Следует, однако, учитывать, что переговоры о коронации Даниила и унии с Римом разворачивались на фоне более широких церковно-политических процессов, сопровождавшихся постоянными контактами между Никеей и папским престолом во второй половине 1240 — середине 1250-х гг. На данное обстоятельство в свое время справедливо обращал внимание В.Т. Пашуто.[2848]
Недавно этот вопрос был вновь поднят Б.Н. Флорей.[2849]Тем не менее в большинстве работ по истории взаимоотношений Западной и Восточной церквей, написанных в особенности зарубежными исследователями, участие галицко-волынского князя в экуменических процессах середины XIII в. остается незамеченным, а иногда даже отрицается.[2850]
Не подлежит сомнению, что в Галицко-Волынской Руси хорошо знали о контактах между Никеей и Римом по поводу возможного объединения церквей. Более того, из сообщения летописи следует, что эти контакты явились условием переговоров Даниила о принятии папской короны и заключении церковной унии. В летописном рассказе о коронации князя упоминается признание папой Иннокентием IV «греческой веры» и обещание созвать Вселенский собор для объединения церквей:
Некентии (Иннокентий IV. —
По мнению Б.Н. Флори, сведения о готовящемся объединении церквей поступили в Галицко-Волынскую Русь через Венгрию. Жена венгерского короля Белы IV была дочерью Никейского императора Феодора I Ласкаря. В середине 1240-х гг. она играла заметную роль в налаживании контактов папы с болгарским царем Коломаном І Асенем (1241–1246).[2852]
Вероятно, как считает Флоря, при ее посредничестве в 1245 г. в Болгарию было доставлено послание папы, в котором он выражал готовность созвать Вселенский собор с участием греческого и болгарского духовенства для решения всех спорных вопросов.[2853]