Русалия

- Пошевеливайся! Пошевеливайся! Тебе супротивника понять надеть, почуять, надеть своим ударом его помышление обогнать, ежели воителем хочешь быть необлыжным ³⁵²¹. Ратуй за свою жизнь! Пошевеливайся! А то за нерадивость так и будешь получать ячменный хлеб вместо ситного.

Долина гудела от стука деревянных и звона настоящих мечей, от топота сотен ног и непрестанных воинственных кликов. А прикосновение холодных мышц ветра, густо наполненного подчас вертлявой золото-рдяной листвой, соединяло раскрасневшегося четырнадцатилетнего бойца, задававшего встрепку липовому болвану, с то и знай прищуривавшимися пращниками Вуефаста, с их громадным неулыбчивым учителем, а тех сопрягало с увертливым крутоплечим Олелем, к восхищению своих товарищей умудрявшегося косым ударом отклонять сразу по два летящих на него копья, и тот же мерцающе-червонный ветер связывал Олеля с отрядом лучников, на значительном отдалении от прочих на горе оттачивавших свои и без того соколиные взоры, доглядывая за полетом их стрел (с плоскими, треугольными, шиловидными клювами), уносящимися в пространство… ветер в конце концов становился посредником между человеком и всем естеством, явленым окрест - лесными шапками холмов, будто замедлившим свой бег Днепром, молочным светом, сочащимся из вымени Небесной Коровы, - между человеком и Тем, Кто открывается в размышлении, Тем, Кто не рождается и не умирает, Кто не разрушается, Кто лишен свойств и частей, Кто не знает ни самомнения, ни сомнения - всепроникающий, немыслимый и мыслимый одновременно, неописуемый, очищающий оскверненное. Ведь все эти люди, все эти листья, все облака и были Родом, извечно пребывающим в каждом существе, и каждое существо, каждый человек могли бы сказать: «Я – Род. Я – и есть Бог, предстающий единым или множественным, отраженный во всех существованиях, подобно тому, как отражаются белесо-дымчатые облака в зерцале вод Почайны».

- Каждому еще по две сшибки! – ненадолго отвлекаясь от размахивания огромной оструганной дубиной, заменявшей меч, подбрасывал указания своим дружинникам Святослав. – Потом с шалыгой

³⁵³²погоняем. И надобно сегодня раньше кончить. Завтра Сварога чествуем, так что…

Еще гоняли шалыгу. Отобрав две сотни из числа тех, кто проявлял особое усердие, упражняясь в искусствах стрельбы из лука, метании копья, обращении с пращей и прочая (воины, показавшие посредственную умелость, должны были оставаться в числе наблюдателей), юный князь разделил их на два равных счетом отряда, сам стал во главе одного из них, второй – сам выбрал себе вожака. Где место было поровней отмеряли пять десятков сажень, на этом расстоянии выстроились в ряд друг против друга готовящиеся вступить в состязание отряды. За спинами у бойцов мечом провели на земле по черте, обозначавших закраины защищаемых ими городов, свободу которых они тут же поклялись отстаивать не щадя живота своего. На равном удалении от тех и других, посередине условного поля брани, положили шалыгу, сплетенную из каких-то желтоватых лоз, возможно, ракитовых, и туго набитую паклей. К шалыге вышли Святослав, Русай, как верховоды своих отрядов, и еще трое витязей постарше во главе с похожим на гору Вуефастом, которым предстояло умозаключать, по справедливости ли идет борьба.

- Летит птица крылата, без глаз, без крыл, сама свистит, сама и бьет, - выдал соперникам не слишком складную, видно, только что сочиненную загадку гигант, правильный ответ на которую должен был обеспечить тому, кто не замешкает с ответом, право первому повести шалыгу.

- Стрела! – совершенно единовременно, точно сговорившись, откликнулись хлопцы.

Вуефаст поскреб гигантской пятерней рыжеватую щеку, - он, видимо, полагал, что хитрость его вопроса неодолима, - и приобняв за плечи двух своих товарищей, развернул их и отвел на несколько сажень в сторону для изобретения нового каверзного вопроса.

Новый вопрос был таков (на этот раз говорил Чистосвет; он хоть и был вдвое младше Вуефаста, но отличался куда большей сметливостью):

- Один говорит – «длинна». Другой – «коротка». И никак один другому не верит, а только сам по себе мерит.

- Река! – выпалил Русай, и тут же принялся смущенно озираться по сторонам, чувствуя, что сморозил что-то не то.

- Нет. Какая еще река!

- Это… - Святослав зачем-то прищурил один глаз. – Ну это, житье. Жизнь, то есть.

- Так оно и есть, - признали судьи и отдали новенькую золотистую вовсе целомудренную шалыгу Святославу.