Русалия

Сквозь гудящий рой открывающихся и закрывающихся ртов к нему прилетал васильковый взгляд. Нет, другие девицы и даже бабы (нынче курица - и та фурится) тоже смотрели на него, и еще как смотрели, - и подмигивали, и подмаргивали, едва искры из глаз не пускали. А в этих глазах не только краска была цветочная, но, словно те же волошки, были они… подлинные, что ли… Такие же простодушные и, как те цветы луговые, серьезные.

Как повадился, как повадился,

Как повадился, как повадился

Вор-воробей, вор-воробей.

- Это кто же такая… красавица?.. – повел удивленными глазами Святослав.

Русай, уж повернувшийся уходить, обернул свое узкое белое лицо.

- Эта – да. Краса писаная! – со значением причмокнув согласился он. – Милесой зовут. Дергача дочка. Только ведь она второй год замужем за Вертигорой, обозным нашим. Это которая яблоко заморское в руке вертит, да?

- Да какое яблоко! – досадливо махнул рукой князь. – Тоже мне кралю нашел, - овца овцой. За Вертигорой, говоришь? А задницей трясет, точно блядь пропащая. Нет, Русиша, та, что как раз за овцой этой расфуфыренной стоит, вон та, тихая такая…

Русиша, видимо, был разочарован выбором своего друга, во всяком случае и губы скривил, и головой покачал.

- Предслава, что ли? Которая с двумя подругами? И с целой толпой всяких присмотрщиц? Удивительно, как это родитель ее вообще на гульбище отпустил?

- А что, не пускает? Кто это?

- Да Рулав, кто. Сразу видно, что ты больше насчет полонянок из крепостицы Хорева градка ³⁷¹¹

любопытничал. Невест киевских вовсе не знаешь.

- Вот еще! – тряхнул головой Святослав, так, что при этом белый атласный колпак с пряжкой в виде Триглава, пристегнутой спереди, слегка съехал на широкую русую бровь.

Мою конопельку, мою зелененьку,

Мою конопельку, мою зелененьку

Клевати, клевати.

- Неужто, о Предславе не слыхал? Отец ее, Рулав-то, говорят, первый на Руси богатырь был. Ну, а царь хазарский, известно, иной раз наших воев требует…

Взор Святослава оторвался от девичьего лица, пробежал, мрачнея, по разинутым бабьим ртам и вперился в землю.

- …для всяких, там… - продолжал Русай. – Может, гузов воевать. Или аланов усмирять…

- Да уж говори прямо, что Русь воздает жидам дань кровью богатырей своих, - Святослав вскинул на друга темный взгляд и тут же вновь вернул его земле. – Наши витязи умирают во имя корысти жидовских торжников, так?

- Да нет… Почему… - несколько растерялся Русай. – Ну и потом… не один ведь Свенельд умозаключает с тем мириться. Просто, многие и в дружине… Я уж про торгашей и простецов не говорю. Многие считают, что за покой возможно позором заплатить. Вот и от своей матери слышать приходилось: это ничего, говорит, что опять всех куниц и белок хазарским жидам отдают, я и в старой шубе, чай, не замерзну, лишь бы ты был во здравии. Как же, мать, говорю ей, весь наш род славу русскую и свободу на ратном поле добывал, что же такое ты мне желаешь? Молчит. Я говорил, что Рулав, может, в Персии или еще где ногу разбил. В бою, будто, конь на него скакал, ну, он коня-то кулачищем двинул, – тот с копыт и сверзился, да как-то так грохнулась та коняка, что ногу ему и разбила. Какие там чаровники над ним мудрили, не знаю, а только ногу-то отрубить пришлось, - так лысто ³⁷²²и отхватили. Домой его довезли. Теперь, сам знаешь, больше дома сидит. В полюдье, разве, со Свенельдом поедет, и то не всякий год. Два сына у него были, - оба еще раньше где-то на Хазарском море голову сложили. Жена тоже померла. Как померла, так он и сказал, что за дочкой, Предславой-то, сам смотреть будет. Ни мамок, ни нянек к ней не подпускал, - говорил, чтоб всяким своим бабским гадостям ее не обучили. И, единственно, если идти ей куда надо, - тогда целое стадо присмотрщиц за нею пускает. Только, говорят, не очень-то она до гулек охотница.

- Но сюда-то пришла.

- Пришла. Вижу.

- Эй, Овсень, «Щучку» давай! – прокатился бойкий румяный голосок какой-то запьяневшей и распалившейся от собственного пения бедовой бабочки. – Девки, бабы, ну-ка «Щучку»!

Щучка шла из Невогорода,

Она хвост несла из Белоозера.

На щучке чешуйка серебряная,

У щучки головка жемчужненькая…

Окрики мужских голосов, донесшиеся из-за спины князя сквозь сладкопевное кликушество удалой «Щучки», не вызвали в нем никакой заинтересованности, в то время, как большинство шей круто изогнулось в направлении приближающегося шума. Святослав знал, что это вывезли на праздник (после долгих уговоров) его мать, что все зычные понукающие голоса принадлежат вершникам, оцепившим повозку княгини и разгоняющим перед нею бесшабашную праздничную толпу, а вот эти сиплые особенно злобные выкрики испускает Стражимир, чья голова среди бритых голов его товарищей выделяется длинными до плеч волосами, которые он отрастил в знак печали по своему брату близнецу, легшему костьми где-то там же, где и сыновья Рулава… Святослав и не оглянулся.

- Ты все на Предславу пялишься, – несколько сальным голоском заметил Русай. – Чего, глянулась?