Русалия

- А это Асмуд, дядька, - отвечал Святослав. – Он же его птенцом взял. Молния дерево расщепила, - половина дерева упала. Как раз та, на которой орлиное гнездо было. Одного птенца суком раздавило, а этого дядька подобрал. Нарочно для него сделал волчье чучело. В дырки от глаз мясо вкладывал, и так птенца кормил.

В тот день уже в лесу (без крылатой подмоги) застрелили еще двух волков, один из которых так и улепетнул куда-то со стрелой в шее.

Из-за этого волка, скорее всего бешеного (ведь даже угодивший в капкан волк почти никогда не бросается на человека, лишь поджимает хвост да щелкает зубами), Святослав отменил для своей дружины обычные упражнения на Перуновом поле, разбил ее на отряды, и разослал их по всей округе отыскать и изничтожить серого людоеда. Лишь ближе к вечеру он возвратился домой, подкрепил силы здоровым ржаным хлебом, рассолом ³⁹⁹²

, крошеной свежей капустой и пряжеными пирогами с рыбой, с репой, а тогда отправился в избушку Богомила.

Досточтимый волхв, известный на всю Русь Богомил, двенадцать лет назад явившийся на двор к Ольге и объявивший о своем решении учить маленького князя, сразу же поселился в крохотной избушке на самом дальнем краю огорода, несмотря на увещевания и самой княгини, и киевских волхвов, и прочих советодателей занять покои пышные. Сперва народ вокруг княжеских огородов стал собираться в таком количестве, что Ольге пришлось специальный дозор установить, чтобы разгонять как местных, так и прибывших из никому неведомой русской глухомани людей больных, дурных или просто любителей чудес и знамений. Но поскольку святой волхв и не думал откалывать всякие занятные проделки, площадные штуки и мороки и вообще чудесить, что так почитаемо чернядью, интерес к нему этих побежденных желаниями людей стал помалу спадать. И действительно, переменчивые пророки, время от времени появлявшиеся на рыночных площадях, и то владели большим числом божественных секретов: они могли и тайное отгадывать, и будущее предсказывать, а то и огонь глотать. Даже в молельных домах христопоклонников (хоть и бытовала поговорка: жидовские церкви не овины, в них образа все едины), даже в них было интереснее – богато, так богато, что за эту красоту (если там еще и задарово вином напоят) так бы жизнь и положил. А тут что? Ни тебе принародных исцелений, ни тебе оживлений… И помалу Богомил обрел долгожданный спокой, пусть не такой, как в лесном отшельничестве, но если и заносило кого в его избушку, то как правило это был человек его душе не чуждый.

Святослав шлепнул по двери ладонью и, пригнувшись, нырнул под низкую притолку. Пристанище Богомила, им самим выбранное, было маленьким домиком, покатую крышу которого укрывала солома вершка в два толщиной. Внутри только меньшее число предметов отличало этот приют от любого другого простого русского жилья. Та же печь, клюка ⁴⁰⁰¹, железный совок для выгребания углей, косарь ⁴⁰¹²

, два ведра – одно железное, другое деревянное, ковш, тоже деревянный, белый рукотерник ⁴⁰²³на крючке…

- Добрый тебе вечер, учитель! – задорно приветствовал волхва молодой князь.

- А, здравствуй, здравствуй, дорогой, - повернул голову волхв, остановив на нем отсутствующий взгляд, взгляд не успевший отстраниться от созерцания блестящего, свободного, непостижимого, непроявленного, бесконечного, умиротворенного и бессмертного.

Двенадцать лет назад появился здесь сей искренний служитель русского Бога, но Святославу казалось, что за прошедшие годы во внешности его не произошло ровно никаких изменений. Что ж, мы редко замечаем перемены в людях, с которыми нам не приходится расставаться надолго… Но здесь был случай особый. Действительно, ни дряхлость, ни тучность нисколечко не коснулись величественной стати волхва. Он оставался все так же могуч и ладен, а если и можно было отметить какое-то преображение в его облике, то состояло оно в упрочении чуждой всего житейского углубленности во всех чертах и той силе благородства, выкованного каждодневным душевным трудом, которую особо впечатлительные люди называют светозарной.

- Если я помешал, так я пойду. В другой раз…

- Да защитит Род нас обоих! – улыбнулся Богомил. – Да будет Род доволен нами! И да будем мы трудиться во славу святого имени Рода, чтобы он сделал нас прекрасными! Проходи, Святоша.

Он подлил в стоявший на ничем не покрытом дубовом столе глиняный светильничек душистого масла и затем переставил его на пустую полку, помещавшуюся над окошком в переднем углу избенки. Святослав проследил взглядом трепыхание в полете огненного перышка, синего у основания, желтого в середине, с острым красноватым кончиком, спросил:

- У тебя… Я сколько ни смотрю, - все думаю, можно спросить или нет? У тебя даже полка в красном углу пустая. Ни одного изображения Рода нет…

Эти слова вызвали у Богомила широкую и счастливую улыбку, что случалось всякий раз, когда он встречал способность или хотя бы попытку своего ученика осмыслять окружающее.