Через полмесяца пришёл Лисянский, и он-то направился сразу в Вампу, однако «Надежда» проследовать туда уже не могла — проход военным судам был строжайше и под «великим штрафом» запрещён.
Начались торги, но, расторговавшись в начале января 1806 года, уйти сразу же наши корабли не смогли — их задержал кантонский наместник. Он доносил в Пекин, что в Макао прибыл купеческий русский корабль с купцами Лу-Чынь-Дун (Крузенштерн) и Ни-Цзань-ши (Лисянский) и ведёт незаконный-де, торг с китайскими купцами.
Китайцы считали законной торговлю с русскими только в Кяхте — в соответствии с Кяхтинским трактатом от 21 октября 1727 года. И Китайский трибунал (китайское «министерство иностранных дел») 16(28) января 1806 года запросил русский Правительствующий сенат — прибыли ли Лу-Чынь-Дун и Ни-Цзань-ши в Кантон с ведома Сената, или это была их самовольная инициатива. Тем временем погрузка купленных китайских товаров была приостановлена, к кораблям приставили стражу. Дело грозило затянуться надолго… Началась переписка двух русских капитанов с кантонскими властями. Кончилось всё тем, что 9 февраля 1806 года суда были освобождены и вскоре вышли в море.
Небыстро шли тогда известия, и 22 июня (4 июля) 1806 года первенствующий директор РАК Булдаков и директоры Деларов и Шелехов (брат Григория Шелихова-Шелехова) всеподданнейше доносили императору Александру всего лишь о получении рапорта Крузенштерна и Шемелина от декабря 1805 года, где сообщалось о прибытии кораблей РАК в Кантон и распродаже товара на сумму в 176 605 1/4 пиастра… «Надежда» и «Нева» были в это время уже на подходе к Кронштадту, но — порознь. В середине апреля 1806 года у мыса Доброй Надежды корабли в тумане потеряли друг друга из виду и дальше шли самостоятельно.
Вообще-то местом рандеву был назначен остров Святой Елены, но, придя туда раньше, Крузенштерн узнал о начале войны России с Францией и не рискнул идти без части пушек, оставленных для защиты Камчатки, через Ла-Манш, где мог наскочить на французские патрули. Он обогнул Английские острова с севера и немного задержался. «Нева» же пошла прямо, и 22 июля (2 августа) 1806 года бросила якорь на Кронштадтском рейде.
Через две недели рядом встала и «Надежда» Крузенштерна.
СЧИТАЕТСЯ, что начальником 1-й русской кругосветной экспедиции был Крузенштерн единолично. Однако на борту «Надежды» отплывал на Дальний Восток и «корреспондент РАК» (то есть её представитель при правительстве), один из директоров-распорядителей РАК, хорошо знакомый нам камергер и действительный статский советник Резанов. Он был назначен не только главой чрезвычайного посольства с задачей «завести торговые сношения с Японией», но и фактически — вторым руководителем плавания. Если — не первым, поскольку имел инструкции, позволявшие вмешиваться в действия Крузенштерна. Последний же, естественно, подобных прав по отношению к Резанову не имел. Кроме того, Резанов получил поручение Александра «обозреть и устроить» наши владения в Северной Америке, то есть — говоря языком современным — проинспектировать объекты РАК.
В статье о Резанове — надо заметить, весьма сдержанной, — помещённой в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, прямо утверждается: «По его мысли была снаряжена первая русская кругосветная экспедиция». И здесь точнее было бы сказать, что честь инициативы принадлежит Резанову совместно с Крузенштерном, Булдаковым и теми, кто задумывал несостоявшуюся экспедицию Муловского, включая самого Муловского…
Относительно же распределения ролей в первой состоявшейся русской «кругосветке» тот же источник сообщает: «Он (Резанов
Вначале вопрос о первенстве не стоял, поскольку Александр «конфирмовал» в июле 1802 года одну лишь экспедицию Крузенштерна с назначением начальником экспедиции, естественно, Крузенштерна. Вопрос же о посольстве Резанова возник в феврале 1803 года. Возможно, от этого и возник разнобой с инструкциями на экспедицию и требованиями Устава военного флота, по которому члены посольства Резанова и он сам считались лишь «почётными пассажирами».
В результате в плавании между Крузенштерном и Резановым возникали споры и разногласия. А их ещё усугублял своими пьяными выходками по отношению к Резанову «кавалер» посольства Фёдор Толстой — тот самый, пушкинско-грибоедовский «американец» («в Камчатку сослан был, вернулся алеутом, и сильно на руку нечист»), и это вело к расколу уже среди участников экспедиции.