Русская дива

Теперь, когда Рубинчик составил эту далеко не полную хронику, сомнений не было: власть ищет формы устрашения и усмирения своих граждан точно так, как в детдоме, где вырос Рубинчик, воспитатели карцером, лишением еды и поркой подавляли любое непослушание детей. И уже не великой державой с мелкими недостатками, а гигантским детдомом-концлагерем открылась Россия прозревшему взору Рубинчика в ночной московской котельной. Концлагерем, где детей вместо материнского молока поят алкоголем, отравляя даже генетическую память о доброте и милосердии, которые насаждало в России христианство без малого тысячу лет. Да, все, что со времен князя Владимира насаждали и сеяли в России христианские священники, русские писатели и цари, — все надломилось, рухнуло, исчезло, и в России снова, как тысячу лет назад, могут убить и убивают из-за меховой шапки и за стакан водки.

Конечно, в этом двухсотмиллионном концлагере еще можно встретить сотню совестливых людей, но даже лучшему из них понадобилось сотворить и собственными руками взорвать атомную бомбу, чтобы после этого ужаснуться содеянному и вернуться к человечности.

И только женщины, только забытые и разбросанные по окраинам русские дивы, сохранили в своей душе и хромосомах тайные отблески былой российско-христианской красоты и человечности. Но что они меняют на общем фоне? Даже если тысяча таких, как он, Учителей и Поэтов кочует по этой империи, отыскивая эти угасающие светильники и добавляя в их кровь свежее топливо иудейской живучести, — это же крохи, слону дробина, капли в море! Всей еврейской спермы мира не хватит, чтобы восстановить здоровье этого народа. Здесь нужна новая интервенция лет на триста, какая-нибудь англошведская орда, которая оплодотворила бы всех женщин этой страны новым и здоровым набором хромосом…

Но в таком случае, какого хрена он тянул с эмиграцией? Почему не уехал еще семь лет назад, как только Кузнецов, Дымшиц и другие российские первосионисты протаранили щель в Железном занавесе? Почему решился на это только тогда, когда «жареный петух клюнул»?

Конечно, он знал почему. Крутой изгиб Олиного бедра, ее радужно сияющие глаза, детские губы, русый локон над маленькнм ухом — все сулило повторение итильского чуда семнадцатилетней давности. И за такими же миражами он гонялся по России все эти годы. Но теперь — все, долой, он не поедет больше в Кусково, он не станет рисковать ни Книгой, ни эмиграцией ради еще одного — пусть даже последнего! — соблазна. Свобода выше наслаждения!

Гордый своим решением и будущей Книгой, которая откроет миру глаза на Россию и сделает его знаменитым, Рубинчик достучал на машинке последний абзац о неожиданных спасителях Герцианова — морских десантниках, отключивших свет в парке «Сокольники», спрятал рукопись в тайник над паровым котлом, посмотрел за окно — уже намечался рассвет — и стал надевать кроссовки из желтой лосиной кожи. Эти ночные кроссы-пробежки по Москве тоже стали частью его подготовки к новой жизни в мире волчьих законов жестокой западной конкуренции. Вперед! Вчерашняя дневная жарища уже уступила московские улицы потокам хвойной прохлады из подмосковных лесов, и сам Бог велел именно в это время бегать и дышать полной грудью. Тем более что это так клево — снова чувствовать себя в кроссовках, в майке молодым, спортивным!

Конечно, там, на Западе, у него уже никогда не будет таких Оленек, и он уже никогда не найдет русскую диву, равную Анечке Крыловой. Это его жене легко думать, что он бросает здесь только свою профессию. А на самом деле он бросает тут свою тайную Церковь Любви, апостолши которой носят его в своей душе, как Бога. Да, конечно, те, кого посвятил он в поэзию секса, не хранят ему физическую, сексуальную верность. Но ведь он и не требовал этого. Больше того, если бы он явился к тем дивам еще раз, если бы позвонил, прилетел, пришел — они, он не сомневался, бросили бы любого, даже мужа и детей, чтобы рухнуть пред ним, Первым Мужчиной, на колени и еще раз испытать то, что хранится в их крови и теле, как гул и звон Божественного колокола. Но он никогда не позволял себе подобную встречу. Если бы Всевышний спустился к Деве Марии еще раз, то даже Он стал бы заурядным Купидоном и не было бы ни Библии, ни христианства…