Русская идея от Николая I до Путина. Книга IV. 2000-2016

Приложение 4

В ДРУГОЙ РЕАЛЬНОСТИ?

Нельзя сказать, что недавняя публикация Сергея Лаврова в журнале «Россия в глобальной политике»

(«Историческая перспектива внешней политики России») вызвала хоть сколько-нибудь серьезный интерес в российских СМИ. Даже в издании, где появилась статья, сопровождали ее (на момент написания этих строк) лишь два (!) комментария, да и те сводились к дежурному «Спасибо, Сергей Викторович!». Между тем обращение министра иностранных дел России к ее истории — событие незаурядное и заслуживает, казалось бы, тщательного и подробного анализа. Но его не было. Мне он, во всяком случае, не встретился. Что, согласитесь, в принципе, странно: просто интересно ведь узнать, что думает о прошлом своей страны один из высших ее руководителей. Но не заинтересовались почему-то опусом министра серьезные мыслители в России, а несерьезные отнеслись к нему иронически. Почему?

Ниже я попытаюсь ответить на этот вопрос, пройдя вместе с автором спектр проблем, возникавших на протяжении русской истории. Пока что лишь первое впечатление: опус Лаврова внушает некоторое подозрение по поводу того, в одной ли с ним реальности мы с читателем обитаем. И слишком уж часто эти подозрения перерастают в сомнения. В смысле, не похоже…

Несмотря даже на то, что тезис, которым Лавров открывает свой опус, касается действительно важнейшей проблемы. «На протяжении, по крайней мере, двух столетий, — говорит он, — любые попытки объединить Европу без России неизменно заканчивались трагедией». Подтекст прозрачен: не пришло ли время объединиться, избежав новой трагедии? Я не знаю никого, кроме разве членов Изборского клуба, уверенных в «необъяснимой и генетической ненависти Запада к православной империи», кто не приветствовал бы такой тезис.

Мне уже случалось писать, что невозможность включить Россию в Европейское сообщество — открытая рана Европы, и что глубокая экзистенциональная тоска по единству с Россией пронизывает европейскую историю на протяжении столетий. Тем более необходимо это единство России, которая, судя по совершенно здравому суждению Лаврова, «по глубинной своей сути является одной из ветвей европейской цивилизации».

Мало того, даже в пределах этой завершающей «Русскую идею» книги у нас была возможность убедиться в том, до какой степени судьба русской культуры зависела от ее открытости Европе. Мы видели, как отрезанная от своих цивилизационных корней Московия XVII века превратилась в культурного изгоя, в страну Кузьмы Индикоплова (см. Приложение 1). Но видели мы также, как открытая Европе Россия XIX века оказалась в буквальном смысле культурной сверхдержавой (см. главу 1 «А счастье было так возможно…»). Чтобы не осталось сомнений, сошлюсь снова на Владимира Вейдле, на которого не раз ссылался: «В том-то и дело, что Толстой и Достоевский, Мусоргский или Соловьев глубоко русские люди, но в такой же мере они и люди Европы. Без Европы их не было бы». Тем более что совершенно европейскими поэтами были уже Пушкин. Лермонтов и Боратынский.

Таков жестокий парадокс, на который Лавров, отдадим ему должное, обращает наше внимание: Россия нужна Европе, Европа нужна России — одна цивилизация, а объединиться на протяжении столетий они не могут. До сих пор у нас с автором нет разногласий. Расходимся мы с ним по разным реальностям лишь по поводу ПРИЧИН, из-за которых объединение оказалось невозможно. Лавров настаивает, что причина была ОДНА: многовековые «попытки европейского Запада полностью подчинить русские земли, лишить нас идентичности».

Это и вызывает подозрение, с которого я начал. По трем причинам. Во-первых, автор не привел ни одного серьезного аргумента, который свидетельствовал бы, что европейский Запад действительно пытался лишить Россию ее идентичности. Даже во времена ига, когда Русь лежала простертая под копытами монгольских коней. Нельзя же сказать, что две-три сотни тевтонских рыцарей, с которыми сражался на льду Чудского озера Александр Невский, покушались на идентичность огромной страны. Да и языческая (позднее католическая) Литва, сумевшая, в отличие от Руси, отстоять свою независимость от монгольских завоевателей, претендовала лишь на ее западные земли (сегодняшние Белоруссию и Украину), а отнюдь не на весь протогосударственный конгломерат варяжских княжеств и вечевых городов, который, собственно, и был тогда Русью.