Да вот только все чужое, и дом, и студенты, и отдых. То, что было его, обреталось в постылом краю воспоминанием длиной в двадцать пять лет. Там отирали углы верные друзья – книжные шкафы, открывался из кабинета простой, но привычный вид. Там, без очевидной любви и признания, дожидалась гарантированная свобода от унижений, голода, нищеты. «Боже мой, что делать!» – взывал внутренний голос. «Нельзя быть чужим в своем отечестве! Нельзя! А свое ли оно? Столько лет ломали, и, не зачистив руин, застроили пакостью. Здесь отеческие гробы и детство, юность, родной язык, тысячелетняя история моего народа. А он тебя помнит? Дудки! Добро пожаловать! Немецкий славист Всеволод Прибылев с визитом. Гость. Станешь своим, пнут под зад, вышвырнут на обочину. Нетушки, не выйдет! Что за несчастье?!».
День вышел постный, раздраженность Севы испортила утро. Профессор связался с нудным романом, Лара загорала, оголив ягодицы. Обедали супом из пластиковых коробок, консервами. От скуки отправились на станцию в продуктовый магазин. Набив рюкзак копченой рыбой, пивом, парным мясом и бутылкой коньяка под шашлык, повернули в обратный путь. Из старенького «Москвича» Лару окликнули. Пухлая, громкая, не то соученица, не то дворовая соседка, выскочила навстречу, запричитала, заохала, потащила ехать к ней на дачу. Забубнила отговорки, отобрала рюкзак, вместе с ним затолкала любовников в автомобиль.
Ветхая деревянная постройка находилась в ближней деревне. Помимо домика и кухни, на участке поместился яблоневый сад. Машину встречала детвора, слепленные по материнской фигуре девчушки пяти, семи и девяти лет, их долговязый папаша, дворняга с вертлявым хвостом. Гостей усадили на веранде, хозяйка дома Катерина выставила угощение – пирог с яйцом, моченые яблоки, соленые огурчики, штоф водки. И так у нее славно вышло расставить на столе, толстыми пальчиками прихватить куски, переложить в тарелку Ларе, затем Севе, налить в рюмки, вновь запричитать о времени и роке, расцеловать подругу, что всем сделалось на душе покойно и уютно. Покончив с закуской, мужчины принялись жечь дрова. Девочки обступили Лару с выкройками платья для кукол. Катерина шинковала лук, готовила маринад для мяса.
Поздний ребенок, она родилась, когда матери исполнилось сорок девять лет, рано стала сиротой. Домохозяйка. Муж мечтает о сыне. Разговор о детских болезнях, работе в пекарне, убаюкал Лару, не в силах сдержать сонливость, она улеглась в гамак, закрепленный между двух кряжистых деревьев. Девчонки увязались за ней, придумали накручивать волосы тети на бигуди. Вскоре понесло дымком, Катерина нарубила салат. Коньяк пришелся кстати, ужинали шумно, помногу смеясь над проделками ребятни. Когда малышня уснула, с чаем, вареньем и домашней выпечкой завязался разговор. Лара призналась, что замужем за другим мужчиной, Сева обругал Германию. Муж Катерины, Семен, принес початую бутылку, несмотря на уговоры, принудил Севу пить теплую водку. Дальше пустился в рассуждение, что есть счастье рядового человека. Его счастье – печь хлеб, возиться с детьми, тискать жену, ждать появления наследника. Профессор вступил в спор, предпринял попытку расширить список. Разогретая гремучим напитком беседа растеряла дружелюбие, Семен набычился, ухнул залп бранных слов, изготовился дать волю кулакам. Катерина схватила его под грудки, вытолкала в спальную комнату, осталась сторожить смутьяна, пока не уснет. С извинениями и сказе о тяжкой доле кормильца просидели до глубокой ночи. В шесть утра, не прощаясь с хозяевами, любовники добрели до шоссе и с попуткой вернулись в дом богатея.
– Не могу с вами согласиться, именно оправданию человека, антроподицее, посвящена значительная часть трудов русской философии. На то есть твердое основание – красный петух революций и Первая мировая война. Ну, об этом как-нибудь в следующий раз.
Внимание, не прозевайте своеобразие монтажа некрасовских строк
с высказыванием Николая Бердяева: «Если бы не было страданий, не был бы унижен и бессилен человек, то не было бы и духовности… Духовность есть порождение несчастья, страдания, искание избавления в нереальном, иллюзорном… Духовность есть болезненный нарост, порожденный страданием»7
.Давайте разбираться, поэт противопоставляет страдание «мертвой пустоте», философ настаивает на том, что из страдания зачинается духовность. Что тогда есть «мертвая пустота»? Полагаю, бездуховность – злейший враг русской культуры. Если страдание порождает духовность, а сбережение духовности есть безусловное счастье, то, возможно, в этом истолкование «счастья страдания». Догадка поддерживается утверждением: «Задача, стоящая перед духовной жизнью, заключается совсем не в том, чтобы объяснить и оправдать страдания жизни, а в том, чтобы их просветлить и духовно пережить»8
. Что более непосильно – посадить дерево, вырастить его, или уберечь, спасти? То-то, господа. Буду рад ответить на один дельный вопрос. Прошу.