Главным событием баллады становится
В других балладах Лермонтов втягивает в повествование внешний мир, делает героями предметы, явления природы, стихии. Но, в отличие от баснописца, подобные герои нужны поэту не для поучения (морали), а для выражения привычного круга лирических мотивов.
Вечно свободные тучи, не знающие, в отличие от лирического героя, ни родины, ни изгнания, мчатся куда-то в неведомую даль («Тучи»).
Плачет о покинувшей его веселой тучке утес («Утес»).
Одинокая сосна грезит – тоже во сне – о растущей на другом краю земли, в пустыне далекой, прекрасной пальме («На севере диком стоит одиноко…»).
Оторвавшийся от «ветки родимой» дубовый листок не может найти сочувствия у изнеженной, избалованной вниманием чинары: «Иди себе дальше; о странник! тебя я не знаю!» («Листок»).
Мечтающие о чьем-то «благосклонном взоре» пальмы гибнут под топором, как люди: их листья называются
Лермонтов не просто оживляет природу, но делает ее выражением основных мотивов своего творчества.
Однако романтическая баллада приобретает у Лермонтова и другую форму. «Он создает нечто для русской поэзии новое – лирическую новеллу, кратчайшую стихотворную повесть о современном человеке» (Л. Я. Гинзбург).
«Завещание» похоже на «Сон». Снова перед нами умирающий герой и другая женщина, о которой он думает в последние минуты. Но сходная лирическая ситуация насыщена многочисленными для краткой баллады бытовыми деталями и психологическими подробностями.
Монолог умирающего, с постоянными остановками, оговорками, паузами, слушает его товарищ. Точно и конкретно сказано о его ране. Ясно, что он умирает в госпитале: «Плохи наши лекаря». Упоминаются его отец и мать, с которыми герой не виделся и не общался много лет: они давно забыли про него и, может быть, считают сына давно умершим. Наконец, речь заходит о соседке с «пустым сердцем». Только ей герой просит сказать всю правду.
В балладе «Сон» конкретные отношения между персонажами так и остались неясными. В «Завещании» это очевидно: солдат всю жизнь помнил и любил свою соседку и перед смертью посылает ей последний привет, рассчитывая на запоздалое и бесполезное сочувствие: «Пускай она поплачет… Ей ничего не значит!»
Эта реплика лермонтовского персонажа не менее значима и напоминает по смыслу финальный вздох лирического героя пушкинского стихотворения «Я вас любил…»: «Как дай вам Бог любимой быть другим».
В «Завещании», как и в «Бородино», в лермонтовскую лирику входит образ
«Валерик»: мир и война
Это замечательное стихотворение кажется уже не «лирической новеллой», а наброском стихотворной повести или романа. Лермонтов возвращает себе права повествователя. Но композиционно «Валерик» подобен «Завещанию». Только там переходы от одной темы к другой были мотивированы тем, что воспроизводили мысли умирающего человека. Здесь же мотивировкой становится письмо к женщине, превращающее стихотворение в свободный разговор, сочетающий действия и размышления, картины войны и любовные признания, точные детали и ненавязчивые символы.
Отношения автора и адресата письма в «Валерике» снова заставляют вспомнить пушкинское «Я вас любил…». Поэт утверждает: «Душою мы друг другу чужды, / Да вряд ли есть родство души». Но сама его исповедь, попытка разговора и объяснения говорит о еще не ушедшем чувстве. «Случайное» письмо на самом деле оказывается необходимым разговором о самых серьезных проблемах.
После лирического вступления идет рассказ о двух эпизодах Кавказской войны, которую много лет вела Россия. В первом перед нами возникает картина военного быта, вполне сопоставимая с той, которую Лермонтов параллельно изображает на кавказских страницах «Героя нашего времени». Солдаты отдыхают на привале, вспоминают о Ермолове, обмениваются самыми мирными репликами: «Шум, говор. Где вторая рота? / Что, вьючить? – что же капитан? / Повозки выдвигайте живо! / Савельич! Ой ли! – Дай огниво!» «Мирной татарин свой намаз творит», а по соседству беседуют его соплеменники. Генерал проводит смотр.
Живописные детали и неожиданные сравнения создают почти идиллический образ отдыха и своеобразного уюта посреди кочевой жизни: «Рассыпались в широком поле, / Как пчелы, с гиком казаки»; «Конь светло-серый весь кипит».