Русская литература XIX века. 1801-1850: учебное пособие

…Онегин входит,Идёт меж кресел по ногам,Двойной лорнет скосясь наводитНа ложи незнакомых дам;Все ярусы окинул взором,Всё видел: лицами, уборомУжасно недоволен он;С мужчинами со всех сторонРаскланялся, потом на сценуВ большом рассеянье взглянул,Отворотился – и зевнулИ молвил: «Всех пора на смену;Балеты долго я терпел,

Но и Дидло мне надоел».

Онегин ездит в театр, потому что это входит в набор тех действий и поступков, которые отличают светского человека: он должен бывать в театре, и он туда едет. Им руководят отнюдь не эстетические потребности. Недаром Пушкин снабжает процитированную строфу специальным примечанием: «…Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной…» Но Онегин равнодушен к красоте. Это подтверждается и позднее:

Деревня, где скучал Евгений,Была прелестный уголок;Там друг невинных наслажденийБлагословить бы небо мог.Что же Онегин?Два дня ему казались новыУединённые поля,Прохлада сумрачной дубровы,Журчанье тихого ручья;На третий роща, холм и полеЕго не занимали боле;Потом уж наводили сон…

Как не мог Евгений воспринять и оценить красоты театрального искусства, точно так же не в состоянии он почувствовать очарования русского пейзажа. Такова расплата за бездумное, пустое, светское времяпрепровождение, за эгоизм и равнодушие. Для Пушкина эстетическая глухота в человеке – существенный изъян, важный показатель.

Образ жизни молодого Онегина многие дворяне вели до старости: полнейшее безразличие ко всему, кроме личных материальных благ, карьеры, орденов, поместий. Но герою романа Пушкина был уготован другой путь:

Недуг, которого причинуДавно бы отыскать пора,Подобный английскому сплину,Короче: русская хандраИм овладела понемногу,Он застрелиться, слава Богу,Попробовать не захотел,Но к жизни вовсе охладел.Как Child-Harold, угрюмый, томныйВ гостиных появлялся он;Ни сплетни света, ни бостон,

Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,Ничто не трогало его,Не замечал он ничего.

Не стоит спешить с оценкой происшедшего с Онегиным. Томная разочарованность, жалобы на скуку, на однообразие жизни тоже входили своеобразным компонентом в тот облик светского молодого человека, какой был моден в Петербурге в то время.

Однако несколько месяцев, проведенных в деревне, показывают, что состояние Онегина на этот раз не вызвано желанием выглядеть, как все, не отстать от моды. Оно оказалось глубоким и стойким. Что же произошло?

Видимо, в какой-то мере Евгений почувствовал, что жить так, как жил он, – недостойно человека. Может быть, это случилось под влиянием друзей? Ведь среди них находился Каверин, приятель самого Пушкина. Может быть, под влиянием чтения? Поэт не называет книг в интерьере кабинета «философа в осьмнадцать лет». Другие вещи занимали тогда его внимание:

Янтарь на трубках Цареграда,Фарфор и бронза на столе,И, чувств изнеженных отрада,Духи в гранёном хрустале;Гребёнки, пилочки стальные,Прямые ножницы, кривыеИ щётки тридцати родовИ для ногтей и для зубов.

Позже, правда, книги появились:

Томясь душевной пустотой,Уселся он – с похвальной цельюСебе присвоить ум чужой;Отрядом книг уставил полкуЧитал, читал, а всё без толку:Там скука, там обман иль бред;В том совести, в том смысла нет;………………………………..Как женщин, он оставил книги,И полку, с пыльной их семьей,Задёрнул траурной тафтой.

Тафта, однако, оказалась задернутой не навсегда. Когда Онегин после дуэли покинул деревню, его кабинет посетила Татьяна. Она с интересом прочитала его книги: «Хранили многие страницы // Отметку резкую ногтей».