Русская литературная усадьба

Я предлагаю Бальмонту ехать с ним. Берем билеты, садимся. Уже 11 ч. ночи. Путешествие длится час, с мелкими приключениями, вроде жестокого кровотечения у Бальмонта. Приезжаем в полночь, нет извозчиков. Случайно находятся чьи-то лошади, которые и доставляют нас на фабрику. Там все спят, на нас смотрят подозрительно, а я-то уже совсем незнакомый.

Наконец разбудили хозяина. Он принял нас любезно очень. Сидел с нами до 3 часов… Спать уложили нас в комнате с решетками, и мы долго перекликались с кровати на кровать, отрывочно поверяя друг другу свои замыслы…

Утром опять нас обласкали. Мы читали стихи, хозяин слушал, показывал нам картины и старинные вещи, показывал фабрику и очень поил вином…

К вечеру приехал и С. Поляков. Это человек любопытный, по образованию математик, написал несколько статеек о числах (не знаю, изданы ли), а по любви — поэт; пишет стихи, читает Verlain’a, Verhaeren’a, Regnier… Мы еще сидели до ночи. За шампанским разговорились и чересчур оживленно произносили тосты; я — за рифмы. Уехали опять в 11 ч.

Но на станции, где надо было пересаживаться (из Щелкова, в Мытищах), оказалось, что поезд сошел с рельсов. Пришлось поместиться на товарном. Бальмонт угрюмо молчал. Мы с Поляковым толковали о бесконечно малых и многомерных измерениях. В Сокольниках пришлось слезть, и идти пешком через огороды по лужам, под мелким дождем, в темень.

Так, наконец, вернулся я к жене, которая было очень затревожилась, ибо телеграмму я послал лишь утром…»[180]

Сближение шло быстро. Новый 1900 год был встречен в Знаменском-Губайлове. Брюсов пишет в дневнике:

«Поляков давно звал нас на праздники в деревню. Под Новый год зашел Балтрушайтис и стал особенно убеждать. Я уступил. Наняли лошадей и поехали…

Вечер 1-го пришлось провести на фабрике, где давали спектакль, после которого был бал, деревенско-купеческий, достаточно дорогой.

Но все это искупали две вещи: во-первых — зимний лес, что я видел едва ли не впервые; зимний лес и блуждание в нем на лыжах… Да, где-нибудь в более дикой местности и в большем одиночестве это было бы прекрасно. А во-вторых, драма «Царь Максимилиан», которую разыграли фабричные. Те места, которые уцелели с давнего времени, прекрасны. Наивность и торжествующая условность производят сильнейшее впечатление; «за сердце хватает» (как говорили прежде) при сцене, когда окованный «непокорный сын Адольф» поет:

Я в пустыню удаляюсьОт прекрасных здешних мест.

Впрочем, песня эта явно позднее вставлена. После ставили еще «Атамана».

А когда (я) в совершенный возраст пришел,

На ужасный кинжальный промысел пошел.

Думали мы было вечером 1-го разыграть «интермедь», и я ее тут же за ужином написал, но это не состоялось»[181].

Но состоялось самое главное. В первый день года было решено создать издательство символистов — нового литературного направления, признанным лидером которого был Брюсов. Оно получило название «Скорпион» по зодиакальному знаку осени, когда замысел созревал. Естественно, финансовую сторону предприятия возложил на себя С. А. Поляков — единственный состоятельный человек в кругу молодых литераторов. Да и его человеческие качества — прежде всего мягкая контактность и умение сглаживать противоречия — способствовали тому, что организационные проблемы «Скорпиона» стали его уделом. Такими качествами Брюсов не отличался. Человек бешеного честолюбия (по словам Зинаиды Гиппиус), он сам возвел себя на пьедестал первого поэта своего времени и никому не позволял встать с ним на один уровень. Конечно, будь «Скорпион» его единоличным делом, издательство быстро потерпело бы крах, ибо никто из «братьев-писателей» не пожелал бы подчиниться брюсовскому бонапартизму. В этой связи роль Полякова, умевшего избегать любых острых углов, возросла еще более. Андрей Белый как-то насмешливо обмолвился, что Поляков — не «скорпион», а Брюсов — «конечно, да».

Бальмонт особенно сдружился с С. А. Поляковым после своей женитьбы в 1896 году на дочери богатого московского купца Андреева Екатерине. Мужем ее старшей сестры Анны был другой из братьев Поляковых, Яков — директор фабрики в Знаменском. Таким образом, Бальмонт и С. А. Поляков стали родственниками. Еще одна из девиц Андреевых, Маргарита, была замужем за отпрыском сибирских золотопромышленников Василием Михайловичем Сабашниковым, двоюродном брате известных книгоиздателей Сергея и Михаила Сабашниковых. Итак, в недрах московского образованного купечества создался своеобразный культурный клан. Брюсов происходил из этой среды; Бальмонт ощущал себя в ней своим человеком.

Современники единодушно отмечают эгоцентризм Бальмонта. Он был неуправляем; каждую минуту от него можно было ожидать какой-либо невероятной причуды; эксцентричные выходки Бальмонта в литературной среде становились темой многочисленных анекдотов. Таким он был и в Знаменском-Губайлове. Андрей Белый вспоминает: