Русская ось колеса Сансары

Милые родители встретили дочь, словно не виделись вечность. Пока ее обнимали и тискали, как заблудшее сокровище, Вася смущенно перетаптывался у порога.

– Вы уж извините, Василий, – чуть оторвавшись от объятий, с виноватой улыбкой сказала Виолетта Анатольевна.

– Что вы! – он вдруг представил, что и его будут так тискать и поспешил заверить. – Я так же рад, как и вы. Передаю вам дочку в целости и сохранности.

– Вот дает! – хмыкнула Лера и рассмеялась.

– Да вы проходите. Садитесь за стол. Только Вася, будь добр, снимай туфли на одном коврике, перешагивай на другой через этот порожек и обязательно надевай тапочки, – мягко, но требовательно сказала мама Леры.

Стерильная чистота, которая царила в квартире, делала Василия несколько скованным. По приходу с улицы первым делом тщательно мыли руки и вытирали их бумажным одноразовым полотенцем. Василий понимал, что такая приверженность к чистоте – следствие длительной работы во вредных производственных условиях, если точнее – в средах с определенной радиоактивностью и чрезвычайным риском для здоровья и жизни при несоблюдении правил радиационной безопасности.

Тем не менее гордость, что трудовая жизнь прочно связалась с уникальным производством, наполняла жизнь каким-то особым смыслом. Сейчас это тем более удивительно, когда найдено как будто неубиваемое мерило – деньги, зарплата, которые как золотой ключик открывают дверь в мир роскошных ощущений. Но куда денешь то богатство души, что прежде в каждом поколении находило блистательный выход, несмотря на слухи о тлене и тщете? Несмотря на крепнущую армию отъявленных могильщиков, что торопятся навеки похоронить «души прекрасные порывы». Вот и нынешний двадцать первый век уподобляется переполненному лайнеру, которому плыть, оказывается, некуда – по крайней мере, так считал Николай Васильевич и готов был подискутировать.

Молодых сразу же усадили за стол, который был накрыт загодя. Отменно приготовленные блюда томились в ожидание гостей, источая ароматы. Здесь был салат из и свежей морской капусты, с рубиновыми включениями ягодок клюквы, тарталетки с красной икрой, сочные ломтики буженины, прикрытые и оттененные кудрявой витаминной зеленью: сельдерей, шпинат, укроп, настурция, тмин, фиолетовые листья базилика и белые стебли спаржи…

Василий, уступая настойчивым просьбам попробовать то и это, наложил себе в тарелку без разбору со всех холодных блюд по изрядной доле и в замешательстве посматривал – каким же столовым прибором воспользоваться. Столовые инструменты были из старинного серебра, красивые, увесистые. Подобное, помнится, разглядывал в музее – теперь мог взять в руки и употребить по прямому назначению, хотя сразу и не разберешь: вилочки, ножи и ложечки были разложены в определенном порядке…

– Начинай есть тем прибором, который ближе, – чуть слышно шепнула Лера и добавила: – Олух.

– Случаем, не из Эрмитажа столовое серебро позаимствовали? – невозмутимо поинтересовался Вася.

– Нет, что вы! Это наш ежедневный рабочий инструмент за столом, – мягко сказала Виолетта Анатольевна и с легкой укоризной посмотрела в смутившегося тут же Васю.

– Да уж, колбасу с бумажно-соевым наполнителем такой вилочкой есть не будешь.

– Ее никакой вилочкой есть нельзя, тем более – в промышленном городе.

– Ааа, понимаю! Бороться со всем античеловеческим – это аномально и невозможно. Когда в воздухе токсичные вещества, пусть в небольших концентрациях, в воде – своеобразный коктейль нечистот, приправленный продуктами распада хлора, на ручках дверей на кнопке лифта сидят в засаде мириады микробов и т. д. и т. п. – если это все сразу скопом наваливается, значит, пропал человечек, – Василий вдруг разговорился, словно тщась сгладить неведение в правилах хорошего тона, стараясь отделаться от ощущения своей неуклюжести.

– Ты прав, – поспешил одобрить Николай Васильевич. – Думаешь, почему здоровье, в частности, не порушено, хотя я вот этими руками держал металлический уран?

– Неужели водочка, исконное русское лекарство? Ею вымывали шлаки и токсины?

– Кто среди нас пил, тот давно в мире ином. Свободные радикалы алкоголь связывает – это да, но рискуешь пристраститься. Да и пить следует в течение получаса после работы, точнее, после контакта с радиацией. Сейчас, безусловно, выстроены кардинальные системы защиты, четкая система радиационной безопасности, а в начальном этапе риск был очень велик. Вы читали книгу «Мария Кюри», написанную ее дочерью в далеком и зловеще памятном 1937 году? Супруги Кюри, как известно, положили начало в изучении и использовании энергии атома. Эта книга – яркое отображение потрясающей жизни… Записные книжки Марии и Пьера до сих пор излучат радиацию. Они-то сами и были первыми учеными, погибшими от этой, прежде неведомой, лучевой болезни… Чтобы сохранить здоровье и здесь, то есть контактируя на работе в той или иной степени с радиоактивностью, рецепты те же, что и у долгожителей: ищем недостающие крупицы здоровья.

– А знаете, Василий, как он ищет?.. Садится на велосипед, и километров за тридцать укатит ясным погожим деньком. Попьет в том населенном пункте кваску или чаю из термоса. И обратно. До сих пор зимой – лыжи, коньки, бассейн. Летом – велосипед и пешие туристические переходы по местным достопримечательностям, а их много… – сказала Виолетта Анатольевна.

– Надо взять на заметку. Здесь у нас еще развиты сад, огород, дача.

– Ой, нет. Наши садоводы – добровольные каторжане. Занятие это нужное и полезное, но не каждому так дано с землей возиться. Мы же сюда из Москвы приехали, по комсомольской путевке – строить атомград, город и производство будущего. И родители наши москвичи, то есть мы – потомственные горожане. Здесь в городе очень любопытный конгломерат образовался. Из столиц – лучшие умы и профессиональные навыки. Из деревень – лучшие руки, несгибаемый запал. И всех нас объединяла романтика нового, гордость за свое предприятие, что мы делаем по настоящему феноменальный прорыв в использовании атомной энергии. Вот, послушайте, что я недавно откопал в своем архиве. Это статья московского журналиста Сергея Лескова, корреспондента газеты «Известия», опубликованная лет пять назад, – Николай Васильевич метнулся к книжному шкафу, откуда бережно извлек драгоценный документ времени. Надел очки и стал неторопливо, сдерживая эмоции, зачитывать:

«Новоуральск. “Замок на холме”. Так выглядит советский рай в постсоветской России.

Главная улица в этом городе носила имя Лаврентия Берии. Потом – Ленина. Вторая по значимости улица как называлась, так и называется – улицей Дзержинского. Даже небольшие руководящие должности здесь занимали офицеры НКВД, начальником транспортного отдела – тоже полковник НКВД. Строили город заключенные. Единовременно их было 30 тысяч. После того, как по улице проходила колонна зеков, в грязи оставались затоптанные письма. Никто поднимать их не решался. «Сотру в лагерную пыль» – угроза, которую руководители стройки не раз слышали от Берии. Он приезжал сюда на спецсоставе и проводил в своем вагоне персональный опрос-допрос…

Это все и сейчас работает: город, построенный зеками, центрифуги, запущенные еще при советской власти. Тут нет новых русских, нет олигархов. Практически нет новой русской политики с ее страстями. Нет казино. И даже «Макдональдса». И иномарок тоже нет. Попав внутрь, на какой-то миг думаешь: а, может, так оно и по всей стране сейчас бы работало? Корреспондент «Известий» побывал в «оазисе СССР» за колючей проволокой и нашел ответ на вопрос, почему – нет. Не работало бы. Почему ностальгическая идиллия в отдельно взятом городе обернулась бы провалившейся идиллией в масштабах всей страны.

Слова Берии лично доводилось слышать даже интеллигентнейшему научному руководителю комбината – академику Исааку Кикоину. Имя автора знаменитых учебников физики известно каждому школьнику. Узнать, что академик был создателем оружейного урана, начинки для атомной бомбы, – все равно, что узнать, что Чуковский был Циолковским.

Угроза о превращении в лагерную пыль, постепенно затухая, спускалась по служебным этажам. Но не было случая, чтобы ее привели в действие. Задания обгоняли срок – Берия выполнял любые просьбы. Страх дамокловым мечом висел над начальством; остальные, как ни странно, по нынешним временам, были увлечены работой. «Ощущение боевого окопа, – вспоминает академик Юрий Коган. – Чувство сопричастности большому делу. Своего рода целина. Только в науке». В гости к таким людям не мог приехать никто – даже родная мать. После режимных проверок разрешалось остаться в городе. Навсегда.

Верх-Нейвинск, войсковая часть № 15799, завод № 813, п/я А—7354, Свердловск—44, Новоуральск – так назывался этот город в разные времена. На карте он не значился никогда, нет его и сейчас. Хотя нельзя исключить, что в недалеком будущем российская карта будет состоять исключительно из закрытых городов. На фоне вымирающей провинции отсутствующий в географическом пространстве Новоуральск процветает. Средний заработок на комбинате – около 10 тысяч рублей, инженер получает 16–17 тысяч рублей. Зарплата поступает в срок, о массовых протестах здесь и не помышляли. Перебоев с электричеством и теплом не бывает. В хорошем состоянии стадионы, клубы и детские дома творчества, функционирует освещенная лыжная трасса и два горнолыжных спуска с подъемниками. Мясомолочный комбинат работает на новом импортном оборудовании. На больничный комплекс никто не жалуется, загруженность роддома не падает. Люди одеваются аккуратно, но безлико, словно из одного распределителя. Машины ездят медленно, московские пешеходы и то быстрее бегают. Кстати, машины только отечественные, иномарок нет и в помине. В местном Театре оперетты каждый день дают спектакли, ставят премьеры. А иногда там даже случаются аншлаги.

Одним словом, в этом городе все хорошо. Правда, жить приходится за колючей проволокой. Но к этому можно привыкнуть. «Тридцать лет назад меня привез сюда муж – я почти плакала, – вспоминает Наталья Санникова. – Теперь привыкла. Спокойно, нет страха. И я уже не завидую московским друзьям. У нас нет «Макдональдса», но у нас и машины не взрывают».

И кажется, что вернулось советское время. Если кто-то испытывает по нему ностальгию, надо срочно ехать в Новоуральск. Но ведь не проберешься – город за колючей проволокой…

Здесь находится Уральский электрохимический комбинат, где была сделана начинка для первой советской атомной бомбы, реакторное топливо для подлодок, для АЭС. Это самое большое в мире разделительное производство, где гексафторид урана, который привозят с других комбинатов атомного царства, доводят до нужной степени обогащения. По технологической сложности в длинной этой цепочке обогатительное производство считается наиболее изощренным. 24 сотрудника комбината стали лауреатами Ленинской премии, Государственных премий здесь полсотни.

На комбинате внедряли свои идеи корифеи науки – академики Курчатов, Соболев, Бочвар, Миллионщиков, Виноградов, Фрумкин, Тананаев, Фридляндер…

Иностранцев здесь не видели. Иногородних корреспондентов – тоже. Любое фотографирование за главной проходной категорически исключено. Дальше по территории – еще множество проходных, шлагбаумов, охраняемых постов. Как в сказке про Алладина, который все дальше спускался в подземный город. Но сейчас в Новоуральске находится пятеро американских инженеров. «Это – первое режимное послабление, – сказал начальник по режиму и охране, загадочно улыбаясь и не мигая. – Вот и мы поможем загранице. И она поможет нам».

Половина урана для американских АЭС производится в России, значительная часть – в Новоуральске. Россия получает каждый год почти полмиллиарда долларов. Уран можно обогащать двумя методами – газодиффузионным и центрифужным. Первый метод освоили все ядерные державы. Но второй метод выгоднее. Он требует энергии в 20–30 раз меньше. Владеет центрифужным методом только Россия. Америка дважды пыталась освоить эту технологию, слушания в сенате проводились. Закончилось тем, что раскрученная центрифуга сорвалась с креплений и разнесла половину завода. Не помогло даже, что немецкий инженер Циппе, который работал в СССР и под честное слово о неразглашении был выпущен в ГДР, убежал на Запад. Патент в Америке взял. Пустой патент – нет производства.

Кто-то из великих говорил: правильное техническое решение должно быть обязательно красивым. Не в смысле абстрактной, радующей создателя гармонией. Эстетически красивым, приковывающим взгляд и волнующим душу, как волновать может лес или море. Для описания совершенной техники вместо высоких слов больше подходят цифры.

Центрифуга, в которой находится газообразный гексафторид урана, вращается со скоростью 1500 оборотов в секунды. 90 тысяч оборотов в минуту. Ни одно техническое устройство таких скоростей не знает. И не один подшипник их не выдержит. Центрифуга, как часовой механизм, опирается внизу на тонкую корундовую иглу. Вверху равновесие поддерживается магнитным полем. Получается что-то вроде бешено вращающегося волчка. Сколько времени может без остановки и без ремонта вращаться волчок? Этот – 20 лет, может быть – 30. Пока трудно сказать, производство моложе. В цехе находится несколько сотен тысяч центрифуг. Эти каскады внешне походят на устремленный к своду церковный орган. Цех – огромный, как ГУМ. За все в ответе один инженер. По цеху он передвигается на велосипеде. Велосипед – единственное устройство, которое приводится в действие физическим усилием. Остальное – автоматика.

Цифры не укладываются в голове. Это и есть красота технического решения, перед которой застываешь, как перед поразившей воображение картиной…

Между прочим, американцы, когда впервые увидели центрифужный цех, решили, что производство остановлено. Тишина – мертвая, появилась бы муха – услышали. В США на таком заводе шум, как на стадионе. А тут-то энергии-то в три раза меньше надо.

Несколько лет назад разгорелся спор о том, создали советскую атомную бомбу наши ученые или украли наши разведчики. К единому мнению так и не пришли. Глупый спор – что делили? Общее когда-то дело, одну на всех победу. Создание атомного оружия нельзя свести к самым важным документам, которые удалось умыкнуть из сейфа. Чтобы создать атомное оружие, надо построить сложнейшую технологическую цепочку из мощных производств с множеством ноу-хау, которых хватит на библиотеку. И еще нужны специалисты высокой квалификации: только в Новоуральске живет 100 тысяч человек…

«Сегодня в разделительном производстве Россия – безусловный мировой лидер, – говорит министр по атомной энергии, академик Александр Румянцев. – Но нас мечтают догнать. Англия, Германия и Голландия объединили силы в одну компанию, заказ ей сформировали США. Наше преимущество сохранится еще 3–5 лет. Если не хотим проиграть, надо идти к сотрудничеству с ведущими странами. Закрытые города в этой ситуации должны будут становиться все более открытыми».

Мумия фараона XIX династии Рамзеса II хранилась тридцать три века. Как только ее выставили напоказ в музее, она стала быстро разрушаться. Должно быть, из-из неуважения к тайне. Не произойдет ли такого с закрытыми городами, если их приоткрыть? Вкрапления нового пока минимальны. Казино, к примеру, в Новоуральске не прижилось – уже три года стоит заброшенным. На улице Ленина обосновалась служба знакомств – это местная сексуальная революция. В прежние годы каждое ухаживание здесь обязано было закончиться браком, измена осуждалась, как работа на иностранную разведку.

«Есть ли в вашей земли новые русские?» – спросил я Наталью Санникову. «Есть, но мало. Например, Язев. Когда-то был хорошим инженером, потом стал бизнесменом и добрался до Госдумы. Изредка приезжает сюда, поит друзей и уговаривает, чтобы за него опять голосовали». – «Проголосуете?» – «Другие-то лучше?»

Когда-то этих людей перенесли через огромные пространства и поручили создать лучшее в мире производство. Они выполнили задачу. И продолжают, словно по инерции, двигаться на высоких скоростях, когда по ту сторону проволоки многие производства заторможены. Им есть, что терять. И сейчас эти люди стараются перенести свое, уже обжитое пространство, в прежнее время. Пока им удается жить, как жили раньше.

И так, как в окружающей их «стране», не живет уже никто. Полагать, что такая ситуация может длиться долго – безнадежная утопия.

Но сегодня с кем ни поговоришь в Новоуральске, опасение новшеств чувствуется везде. Новшества могут разрушить спокойную жизнь города, как это случилось с мумией фараона. Что касается науки, вряд ли она останется таким притягательным магнитом. «Нам первым и единственным в мире удалось решить сложнейшие научные задачи, – говорит академик Юрий Коган. – Жизнь здесь была довольно однообразной. А наука была самым интересным занятием». Явление «утечки мозгов» из науки, поразившее институты и КБ в больших городах, до сей поры было незнакомо городам закрытым…

Хотя прививка от «утечки умов» известна, и она проста. Платить ученым надо достойно. Вот Андрей Савчук – директор комбината с 1960 по 1987 год. 27 самых сложных лет, когда создавалось и запускалось то производство, которым Россия гордиться перед миром. Мне почему-то кажется, что директор Савчук сделал для своей страны больше, чем все депутаты и бизнесмены вместе взятые. Но что имеют прожорливые молодые волки и что имеет Андрей Савчук?? У Героя Соцтруда и Лауреата Ленинской премии – три комнаты в стареньком коттедже и маленький, на пару соток, огород. Ничего он не нажил, кроме болезней, которые не дают даже дорогу перейти…

Нет, стоп, что я говорю?! Как это – не нажил? Сегодня, когда наша страна выглядит побитой и униженной прежними конкурентами, когда мы проигрываем на всех экономических, научных и спортивных фронтах, капитал Андрея Савчука и новоуральцев – как редчайший самоцвет. Этот капитал – гордость за свою страну, для которой они создали то, что недостижимо на других континентах. Это забытое чувство. И говорить эти слова не принято, почти неприлично. Но как бы было здорово, если бы к этому чувству стремились те, кто уже нажил то, что почему-то ценится сегодня выше…

Новоуральск – советский рай в постсоветской России. Так почему же не распространить этот рай на остальную территорию? Закрыть один город можно. Закрыть всю страну – нельзя. Физически. СССР потому и развалился, что был герметизирован и отрезан от всего мира. В современном мире невозможно жить за Великой китайской стеной. Иначе рай неизбежно станет адом».

Лера ковырялась вилочкой в салате ассорти, выуживая только то, что нравится, и слушала рассеянно, вполуха. Она это уже слышала.

– В целом замечательная статья, но есть неточности, – резюмировал Василий.

– Насчет секса? – также рассеяно поинтересовалась Лера.

– И не только.

– Да есть неточности. Но не в этом суть, – ответил Николай Васильевич и убрал газету на прежнее место хранения.