Русская революция. Политэкономия истории

— Скоро подует восточный ветер, Ватсон.

— Не думаю Холмс. Очень тепло.

— Эх, старик, Ватсон. В этом переменчивом веке только вы не меняетесь. Да, скоро поднимется такой восточный ветер, какой еще никогда не дул на Англию. Холодный, колючий ветер, Ватсон, и, может, многие из нас погибнут от его ледяного дыхания. Но все же он будет ниспослан богом, и когда буря утихнет, страна под солнечным небом станет чище, лучше, сильнее.

А. Конан-Дойл, Его прощальный поклон. 1917 г.

Размышляя об изменениях происходящих в Европе, П. Чаадаев в 1831 г. отмечал, что наступившая новая материалистическая эпоха «снова отбросила человека в одиночество его личности, она попыталась снова отнять у мира все симпатии, все созвучия, которые Спаситель принес миру. Если она ускорила развитие человеческого разума, то она в то же время изъяла из сознания разумного существа плодотворную, возвышенную идею всеобщности и единства…»[3260].

Одним из первых на грозящую в связи с этим опасность указал Т. Гоббс: в результате разрушения духовных основ, предупреждал он, общество переходит в естественное состояние, характеризующееся «войной всех против всех». Новая объединительная идея спасения, была сформулирована философами эпохи Просвещения, такими как Т. Гоббс, Дж. Локк и Ж. Руссо. Она была основана на «пользе для всех», «общем благе», достигаемом на базе «общественного договора», который в практической области реализуется в демократической форме правления.

Однако на практике «польза для всех», как и «общее благо» распределялись крайне неравномерно. В результате либеральная Демократия, по своей сути, стала формой нового абсолютизма, где на смену власти родовой аристократии, пришла власть аристократии капитала. Рост неравенства, отмечал К. Маркс, привел к деградации понятия Демократии уже к середине XIX в.: «По мере того как прогресс современной промышленности развивал, расширял и углублял классовую противоположность между капиталом и трудом, государственная власть принимала все более и более характер национальной власти капитала над трудом, общественной силы, организованной для социального порабощения, характер машины классового господства»[3261], превращаясь в «диктатуру магнатов капитала».

«Начиная с 1850 года, в Викторианскую эпоху, — подтверждают американские исследователи Н. Розенберг и Л. Бирдцелл, — институты капитализма на некоторое время стали господствующими не только в экономической, но и политической, религиозной и культурной жизни, что напоминает о временах господства феодальной аристократии»[3262]. «После того, как французы освободились из-под власти королей и императоров, после того, как они трижды провозглашали свою свободу, они, — пояснял А. Франс, — подчинились воле финансовых компаний, которые располагают богатствами страны и при помощи купленной прессы воздействуют на общественное мнение… Богатые составляли только незначительное меньшинство, но те, кто им служил, люди изо всех слоев населения, были целиком ими куплены или им подчинены»[3263].

«Повсюду, — подтверждал Н. Бердяев, — встречаем мы наследие абсолютизма, государственного и общественного, он жив не только тогда, когда царствует один, но и тогда, когда царствует большинство. Инстинкты и навыки абсолютизма перешли и в демократию, они господствовали во всех самых демократических революциях»[3264]. «Теперешняя же, так называемая демократия, — пояснял Ф. Ницше, — отличается от старых форм правления, единственно только тем, что едет на новых лошадях; дороги же и экипажи остались прежние. — Но меньше ли от этого стала опасность, грозящая народному благосостоянию?»[3265]

«Ни Англия, ни Франция не являются демократиями — они далеки от нее, — подтверждал в 1917 г. американский посол в Лондоне У. Пэйдж, — Мы можем сделать их демократиями и развить всех их людей, а не только те 10 %, как сейчас»[3266]. «Реальная демократия здесь столь же далека, как и конец света»[3267], — вновь и вновь повторял У. Пэйдж, говоря об Англии, «вы видите их страх перед широкой демократией»[3268], англичане «не имеют даже отдаленного представления о том, что мы подразумеваем под справедливым шансом для каждого человека ни малейшего»[3269].