С первого взгляда, этого кризиса вроде бы не должно было быть, что доказывал на обширных статистических данных видный экономист Н. Кондратьев: «баланс ежегодного производства — потребления сводится с огромными избытками в первые два года войны, особенно в урожайный 1915 г., и со значительными недостатками в последующие годы… Но, тем не менее…, легко видеть, что, если брать баланс не по каждому году отдельно, а вообще за время войны и по всем хлебам, то говорить о недостатке хлебов в России за рассматриваемое время не приходится и нельзя: их более чем достаточно»[509]
.Однако неожиданно уже с весны 1916 г. видимые запасы главных хлебов, отмечает Н. Кондратьев, начинают стремительно падать. Уже в феврале 1916 г. А. Нокс, в связи с обострением продовольственной проблемы в Петрограде, говорил М. Родзянко о «неизбежных страданиях людей и о своем удивлении их терпению в условиях, которые очень скоро заставили бы меня разбивать окна»[510]
.К ноябрю 1916 г. (накопление хлебных запасов происходило циклично (в соответствии с сельскохозяйственным циклом), достигая максимума в ноябре) видимые запасы главных хлебов оказались почти в 4 раза ниже показателей 1914 и 1915 гг. (Гр. 2)
Еще более критичное значение, подчеркивал Н. Кондратьев, имел тот факт, что «за время войны количество товарного хлеба резко сокращается»[512]
. Прекращение экспорта и обильные урожаи 1914 и 1915 гг., могли дать гораздо большее перевыполнение заготовок, для создания необходимых резервов, пояснял он, но этого не произошло: товарность хлебов стала падать с первого года войны в 1914 г. до 73 %, а в 1915 г. до 49 %[513].Причины падения товарности хлебов октябрист Н. Савич, член Прогрессивного блока и Особого совещания по обороне, на заседании Государственной Думы 17 февраля объяснял следующим образом: «Мы привыкли думать, что раз мы много вывозим за границу, раз в городе дешевые сельскохозяйственные продукты, дешевые дрова, то всего этого избыток. Это было заблуждение, а сейчас колоссальная ошибка. Никогда у нас чрезмерных запасов не было, вследствие отсталости нашей деревни, бедности, низкой сельскохозяйственной культуры, как нигде в свете быть может»[514]
. «В России вывоз хлеба за границу происходил за счет недоедания, — подтверждал ближайший сподвижник А. Колчака Г. Гинс, — Если бы русское крестьянство питалось удовлетворительно, оно съедало бы весь урожай целиком»[515]. У русского крестьянства эта возможность появилась только во время мировой войны, и оно не преминуло им воспользоваться.В качестве одного из наиболее негативных факторов, повлиявших на выбор крестьян, Деникин выделял «неустойчивость твердых цен, с поправками, внесенными в пользу крупного землевладения…»[516]
. Этот факт, в сочетании с жесткой «социальной сегрегацией» крестьянства, как сословия[517], окончательно подорвал доверие крестьян к власти. В России во время войны, по словам Мейендорфа,Однако очевидно решающую роль в этом сыграла переориентация промышленности с выпуска гражданской продукции на военную, что привело к опережающему росту рыночных цен на промышленную продукцию, по сравнению с твердыми — на сельскохозяйственную. В результате, все более расходящихся «ножниц цен», крестьянину стало выгоднее оставлять хлеб на внутреннее потребление своих хозяйств, чем пускать его на «рынок»[520]
.«Вы забываете о том, что у нас были твердые цены на хлеб, они существуют и теперь, но у нас нет твердых цен на то, что необходимо для землевладельца, не только твердых цен, но и самих продуктов, — указывал министр земледелия А. Риттих с трибуны Госдумы 23 февраля 1917 г., — у нас нет гвоздей, у нас нет железа, подков…, и так во всем»[521]
. Констатируя этот факт, печатный орган министерства продовольствия — «Известия по продовольственному делу» указывал, что «обесценение бумажных денег и общее бестоварье, при котором крестьянам — главным держателям хлеба — нечего купить на имеющиеся у них деньги, делают невозможным соблюдение твердых цен…