— А вы чего думали? — неожиданно раздался насмешливый голос Михеенко. — Сколько верёвочка ни вейся — обязательно кончик на белый свет вылезет.
Он хотел ещё что-то сказать, но голубоглазый москвич так посмотрел на него, что паренёк поперхнулся, руку, которую он демонстративно держал на деревянной кобуре маузера, спрятал за спину, на щеках у него появился жиденький нездоровый румянец.
Глава двадцать вторая
Петроград в эти дни казался Алексееву неким непаханым полем, в котором плугом надо было перевернуть всю землю, извлечь из неё все железки, в том числе и те, которые способны взрываться, камни, валуны, отвердевшие огрызки прошлых эпох, сгнившие пни, прочий хлам отбросить на обочину, затем очищенную землю перепахать снова — урожай второго захода может оказаться таким же обильным, как и добыча захода первого… Аресты шли один за другим, у Алексеева нехорошо кружилась голова, день перепутался с ночью, ночь с днём — всё сместилось, но если бы только день поменялся местами с ночью — это куда бы ни шло, но сместилось время, сместилось нечто куда большее, способное сплющить любую душу, выжечь всё внутри у любого человека, даже очень твёрдого.
Алексеев не вылезал из здания чека, принимал по телефону доклады, распоряжался, кого из арестованных куда везти; что-то отмечал у себя в блокноте, строил схемы допросов, — в общем, работал. На сон у него не оставалось ни минуты.
Выходя из рабочего забытья, из липкой пелены будней, в которых не было ни одной свободной минуты, он думал, что за окном ещё тянется белый месяц май, а оказывалось — давно уже наступил июнь, за июнем последовал июль, но Алексееву всё мнилось, что весна продолжает тянуть свою песню, она стала бесконечной, — совсем одурел от работы человек…
Скоро забудет собственное имя. Иногда он спрашивал себя, есть ли у него душа и, оглядываясь назад, на путь пройденный, на то, что осталось на обочинах этой дороги, заключал мрачно: нет у него души… А с другой стороны, это Алексеева особенно и не тревожило.
В конце концов, душа — это что такое? Нематериальная субстанция, которую пальцами не потрогаешь, не ощупаешь. В душу верят те, кто верит в Бога.
Шведов знал об арестах, которые проводили чекисты, но от них не прятался, не забирался в страхе под койку с парой сухарей про запас — спокойно выходил на улицу, на рынке покупал себе продукты, иногда обедал в ресторане. Но с оружием не расставался — обязательно носил при себе два ствола и патроны.
Ему надо было бы побыстрее отбыть в Финляндию, к Герману, заняться делами там. Но он пока не покидал Петрограда. Нужно было до конца убедиться, что сюда действительно приезжает Красин, прибудет он не пустой, а с изрядным запасом золота, чтобы заплатить за международные поставки, — разбитая Россия нуждалась ведь во всём: в паровозах, в тракторах, в автомобилях, в обуви, в медицинском оборудовании… Газеты уже сообщили о приезде Красина. Теперь надо было узнать о дне и часе его приезда.
Одежду свою Шведов сменил, ходил теперь только в «штрюцком», ничего военного, даже усы начал подстригать по-пижонски, квадратиком. Это был другой человек, не Шведов.
На Николаевском вокзале он решил отыскать нужного человечка — лучше всего железнодорожного служащего, — и выведать у него всё о Красине. В том, что это ему удастся сделать, Шведов не сомневался, знал, что за деньги он сумеет купить себе и не такие сведения.
У вокзала он увидел малорослого жиглявого паренька в большой клетчатой кепке. Судя по всему, кастрата — человек этот неестественно тонким женским голоском вслух читал заметку (это была та самая заметка, о Красине) в газете, помещённой в застеклённый стенд, стоявший на двух деревянных ногах. Такие газетные стенды были разбросаны по всему Петрограду, советская власть решила с помощью печати воздействовать на умы граждан. Шведов подошёл к кастрату.
— «На золото, которое Красин передаст нашим зарубежным друзьям, Советская Россия получит необходимое промышленное оборудование и технику», — ликующим бабьим голоском прочитал кастрат и, оглянувшись на Шведова, произнёс: — А ведь это здорово, товарищ!
— Здорово, — не замедлил подтвердить Шведов.
— Вот тогда мы и заживём! — восхищённо пропел кастрат и вновь оглянулся на Шведова: — А он толковый мужик, этот товарищ Красин?
— Оч-чень! — Шведов утверждающе наклонил голову.
— Интересно, интересно, — оживился кастрат, — расскажите, пожалуйста, товарищ!
Шведов небрежно мазнул по воздуху рукой.