Русская военно-промышленная политика. 1914—1917. Государственные задачи и частные интересы.

Министры с завистью отметили то «большое впечатление», какое произвело откровенное издание в Англии и Франции «особого закона» о запрете в этих странах «германской и австрийской торгово-промышленной деятельности», чего не могло себе позволить российское правительство. Совет министров решился на постепенную ликвидацию лишь торговых, но не промышленных фирм. Приходилось считаться с тем, что предлагаемое ущемление «ограждаемых общими законами гражданских прав германцев и австрийцев» затронет слишком «существенные стороны нашего государственного и экономического быта» и грозит слишком «глубокими потрясениями в хозяйственной жизни страны». Но главное опасение вызывала даже не неустойчивость «хозяйственной жизни», а то, что «огульное колебание принципа неприкосновенности частной собственности… при наличии известных настроений в некоторой части населения» повлечет за собой «неисчислимые последствия в общем ходе государственной жизни»^{775}

. Это напоминание о пугачевщине, высказанное точно в такой же связи еще Мордвиновым, объясняет, почему любые свои посягательства на «священную и неприкосновенную» частную собственность власть трусливо старалась запрятать в оболочку, сотканную из обрывков привычных норм. На эту сторону дела указывали и немецкий эксперт (указы «потрясли понятие собственности и нарушили ясность правосознания!»), и оппозиция: «Вы, которые стоите за принцип священной частной собственности… Вы являетесь разрушителями не только принципа частной собственности, но даже основ права и справедливости», — говорил с думской трибуны в июне 1916 г. А.Ф. Керенский, а социал-демократ добавлял, что эту тему его фракция с удовольствием во всех подробностях разовьет при утверждении чрезвычайного указа Думой^{776}

.[206]

6 февраля 1917 г. указы о землевладении «неприятельских выходцев» были распространены еще на 10 губерний и областей и несколько уездов.

Не укладывавшаяся в рамки «буржуазного» права кампания против «германской» собственности внешне до последней возможности оформлялась, прикрывалась использованием технических процедур продажных сделок. Как и при «отобрании» земельной собственности, при экспроприации промышленных заведений правительство лицемерно изображало удаление законных владельцев (под угрозой ликвидации) по-шишковски «добровольным» выходом — настолько добровольным, что если они уйдут, то «самые условия, вызвавшие необходимость закрытия сих предприятий, должны почитаться устраненными»^{777}

. В том же духе вся операция именовалась «приобретением ликвидируемого предприятия его совладельцами — русскими подданными».

Тенденция, направленная против собственнических прав нежелательных иностранцев, пробивала себе путь с такой силой, что руководила устремлениями даже тех сановников, которые из практических соображений сопротивлялись расправам с иностранными специалистами и признавали добросовестность работы «германских» фирм на армию и флот. Морской министр Григорович взял под свою защиту двух обвиненных в саботаже инженеров и вообще высказался против репрессий в отношении Всеобщей компании электричества и фирмы «Сименс — Шуккерт». Но тут же представил на рассмотрение правительства ряд общих мер, в том числе: 1) «предложить обществам переработать свои уставы» так, «чтобы и после войны хозяевами дела были безусловно русские участники предприятия, а иностранцы не могли бы иметь возможности направлять деятельность обществ по своему усмотрению», 2) «проекты переработанных таким образом уставов внести на общее собрание акционеров», 3) «если проекты эти не будут одобрены общим собранием акционеров, то наложить на эти общества секвестр»^{778}.

В конце 1916 г. и Министерство торговли и промышленности предложило придавать ликвидации «германских» акционерных обществ видимость самореорганизации. Для этого «наличная группа» русских акционеров наделялась правом — «в тех случаях, когда нет никаких данных предполагать сохранение связи русских совладельцев с их компаньонами — подданными враждебных держав» — получить предприятие в свои руки путем устранения из состава акционеров «неприятельских» подданных. Предполагалось, что «наличные» акционеры («неприятельские», естественно, никак не могли оказаться в наличии) проведут «общее собрание», которое примет решение закрыть компанию и передать ее имущество специально создаваемому новому обществу, без участия прежних компаньонов из числа «вражеских» подданных. Такой способ перераспределения собственности и был утвержден Советом министров 10 января и Николаем II 28 января 1917 г.^{779}