Русская жизнь. Россия - Европа (март 2008)

84-летний Бушин работает круглые сутки. Читает газеты, потом пишет письма в редакции («В „Литературке“ какая-то идиотская статья подписана: „Гамаюнов, литгазетовец с 27-летним стажем“ -я ему отвечаю: „Вот из-за таких дураков, которые по тридцать лет сидят на одном месте, страна и развалилась!“»), с карандашом в руках изучает новое издание «Архипелага Гулага» (Солженицын - одна из главных мишеней Бушина, книга «Гений первого плевка» об Александре Исаевиче выдержала уже несколько изданий), пишет статью для очередного номера газеты «Завтра», попутно ворча по поводу Проханова: «Мечтал о третьем сроке, а вот не вышло». Желчный такой старик. Поболтать с ним чертовски интересно, а дружить или просто часто видеться - нет уж, увольте.

Таким, по большому счету, и должен быть настоящий публицист.

Олег Кашин

Человек со «Знаменем»

Время против Григория Бакланова

I.

Толстые журналы перестроечных времен - это такой парадокс в стиле «„Муму“ написал Тургенев, а памятник почему-то Пушкину». Главные публикации горбачевского времени связаны прежде всего с «Дружбой народов» («Дети Арбата»), «Октябрем» («Жизнь и судьба») и «Новым миром» («Доктор Живаго» и «Архипелаг ГУЛАГ»), при этом главных редакторов этих изданий - Сергея Баруздина, Анатолия Ананьева и Сергея Залыгина, - трудно считать настоящими прорабами перестройки. А вот главный редактор гораздо более скромного «Знамени» Григорий Бакланов тут был действительно прораб. Сражался с «врагами перестройки», получал (и, разумеется, публиковал) анонимки с угрозами, подписанные (не факт, что настоящими) «боевиками общества „Память“», встречался с Рейганом, вместе с Соросом создавал фонд «Культурная инициатива» - и, в общем, недаром какой-то газетный подхалим тех времен писал о Бакланове, что его редакторский кабинет не случайно выходит окнами на улицу 25 Октября (нынешнюю Никольскую) - через это окно слышен бой кремлевских курантов, а значит, Бакланову проще, чем остальным, сверять свои часы с судьбоносными часами перестройки.

Сейчас из окна Григория Яковлевича в бедно обставленной (да прямо скажем, из имущества - только книги) квартире на шестом этаже писательского дома близ метро «Университет» никакого Кремля, конечно, не видно и не слышно, перестройка тоже давно закончилась, восьмидесятипятилетний Бакланов слушает «Эхо Москвы» и ворчит на Ольгу Бычкову («Талантливая, но слов-паразитов много») и Евгению Альбац («Фюрер, настоящий фюрер - как она с Кургиняном обошлась!»). Последняя книга - мемуары «Жизнь, подаренная дважды», - вышла десять лет назад, друзья давно умерли, «Знамя» - тоже давно стало другим. Он ворчит, а потом спохватывается: «Мне уже много лет, и такое свойство, как старческое брюзжание, мною давно овладело, так что я часто и сам себе не верю».

Будем иметь в виду.

II.

Сейчас об этом, наверное, и вспоминать странно - перестройка в «Знамени» началась с зубодробительного производственного романа Александра Бека «Новое назначение» (Татьяна Бек обижалась на Бродского, который считал ее отца обыкновенным совписом - ну а кем же он был, если разобраться?) - о том, как советская система поедала талантливых металлургов. Прототипом главного героя Онисимова был знаменитый сталинский нарком Иван Тевосян, и, строго говоря, чистой цензуры здесь не было - просто вдова Тевосяна, узнав, что Бек пишет про ее мужа, пошла к Косыгину и уговорила того пролоббировать запрет на публикацию. Через несколько лет роман все-таки издали в Италии, и Бакланову позвонил завотделом металлургии ЦК: «Вы действительно собираетесь печатать эту антисоветчину?» В ответ Бакланов спросил заведующего, не он ли передал «Новое назначение» итальянцам. Аппаратчик испугался, и проблем с публикацией больше не было.