«Русские идут!»

Неурядицами в улусе Аюки, как водится, не преминули воспользоваться недруги, ранее боявшиеся жесткого хана до колик. В 1715-м, – только-только улеглись отзвуки междоусобицы, – оживились казахские султаны, начавшие посылать свои отряды за добычей в калмыцкие кочевья, на что не решались более тридцати лет. Осмелели и кубанские татары, не раз до того битые Аюкой. В 1715-м, возглавленные крымским султаном Бахты-Гиреем они атаковали ханскую ставку, и калмыки впервые со времен прихода на Волгу потерпели тяжелое поражение. Захвачена была даже ставка Аюки. Сам хан, правда, в плен не попал, сумев уйти, но юрта его, личные вещи, архив и некоторые ханские регалии достались крымцам в качестве трофея. Не меньшие проблемы грозили и с других направлений, а сил сражаться против всех сразу, – тем паче что половина улуса подчинялась Чакдоржабу, никогда не спешившему на помощь отцу, – недоставало. «Радимногих российских дел, – указывал хан в письме на имя канцлера Головкина, –

воевался я с башкирцами, с крымцами и кубанцами, и донскими казаками и астраханцы и с казашьею ордою (казахами) и с каракалпаками, и оныне все со мною неприятели». Появился и еще один повод для жалоб: колонизация юга России помещиками вплотную добралась до калмыцких кочевий, в связи с чем начались конфликты. Поселенцы воровали скот, владельцы имений, нуждаясь в рабочих руках, отлавливали и увозили подданных хана, а жалобы по инстанциям ничего не давали, поскольку коменданты крепостей, как писал Аюка, «указы неподобострастны и берут взятки

». В ответном письме казанский губернатор признал справедливость претензий, но признался, что поделать ничего не может, поскольку поселения, «чинившие обиды твоей светлости, в вотчинах сильных персон, так и правду искать тебе надо у господина Лександра Меньшикова и господина же Феодора Ромодановского». То есть терпи, хан, ничего не поделаешь. В ответ Аюке оставалось лишь элегически вздыхать: «

Тако, живучи я на Волге, пил из Волги воду и стал быть стар, а ныне мне и пить на Волге не велят: прикажи мне, ис которой реки воду пить».

Впрочем, став под старость реалистом, хан не гнался за невозможным. Ссориться с «сильными персонами» он не хотел, а вот помощи на случай повторения внезапных набегов и «ежели недобрый сын неладное против отца замыслит

» все же просил. Петра Алексеевича это более чем устраивало, тем паче что аккурат накануне случился скандал с китайским посольством, которое побывало у Аюки, а в Петербург даже не поехало, что по всем правилам эпохи было оскорбительно. Так что просьба пришлась весьма кстати. Тотчас был выделен сильный отряд, – 600 казаков и драгун, – подобран надежный, опытный человек, стольник Данила Бахметев, и в конце 1715 года требуемый «сикурс» направился в калмыцкие степи. Официальный указ обязывал стольника «беречь хана и подчиняться всему, чего он пожелать изволит», но тайные инструкции, имевшие приоритет перед официальными, указывали установить контроль над деятельностью хана, – особенно внешнеполитической (аккурат тогда в ставке Аюки побывало китайское посольство, и властям это совсем не понравилось).

Правда, мудрый хан, быстро осознав подоплеку «сикурса», потребовал от Бахметева уйти из ставки в Саратов, откуда можно было, в случае чего, прислать помощь, и стольник подчинился, но исключительно в знак уважения. Отныне он регулярно посещал улусы с инспекциями, всегда неожиданными, соблюдая полный политес и всегда останавливаясь не на ханской земле, а в ближайшем к проверяемому улусу волжском городе. Так было положено начало особому учреждению, именуемому «Калмыцкие дела», – с канцелярией, штатом толмачей, «улусными приставами» и собственной воинской командой, – подчиненному только Петербургу и постепенно взявшему под контроль все внешние, а затем и внутренние дела ханства. Престарелому же хану оставалось разве радоваться, что теперь его ставка, по крайней мере, в безопасности.

Падение черного ястреба