Русские князья. От Ярослава Мудрого до Юрия Долгорукого

– А если выпущу на тебя Гарду-Катиллу? – вкрадчиво спросил Эймунд неожиданным для его тела тонким голосом и кивнул на своего соседа, здоровяка в кафтане.

– Кого хочешь выставляй, руки у меня крепкие, как железо, – не выпуская его ладони, сказал Ярослав. – Так как? Рядиться будем?

– Успеем, – сдался Эймунд, – не убежит от нас ряд, а ты, княже, садись с нами да выпей, как заведено… А вот мои люди. Гарда-Катилла, который служил у самого императора ромеев и имеет за ревностную службу вознаграждение – всевидящие глаза. Это – Хакон, снявший золотую луду с германского вождя в битве, где полегло более шести тысяч, а что это за битва такая, ты сам знаешь, княже: после такой битвы становятся новые короли и императоры. Хакону же достаточно было и золотой луды, потому что и так о ней сложены песни. А дальше, там – Торд-старший, брат того Торда-младшего, который служит тебе, княже, а там дальше сидят Рагнар и Оскелл, а еще Бьерк…

Ярослав сел между Эймундом и Хаконом, в золотой луде. Расположился и Коснятин, распрямляя ладонью усы: он всегда был готов вкусно поесть и выпить как следует. Князь свободно говорил по-варяжски, и это воинам, которые уже немало были наслышаны о Ярислейфе, как называли они Ярослава, вельми пришлось по душе. Беспорядочный гомон за столом сам по себе затих, воцарилась тишина, сомкнулись в круг кубки, поставцы и ковши, к столу подошли возившиеся у печей, кое-кто из спящих пробудился, подошел ко всем, молча выпили, повторили, еще помолчали, потом Эймунд сказал:

– Перед тобою, княже, воины, лучшие на всю Европу. Вот Гарда-Катилла. Служил ромейским императорам, а это – нелегкая служба. Всегда нужно знать, куда прибиться, чью сторону занять, потому как там…

– У ромеев нынче твердо сидят василевсы: Василий и Константин, – прервал его не совсем вежливо, как-то словно сердясь, Ярослав, видимо, намекая на то, что и в Киеве довольно твердо и давно сидит его отец князь Владимир.

– Слыхивал я, что у хазар есть хороший обычай, – улыбнулся Эймунд, – согласно этому обычаю, их каган не может править больше сорока лет, потому как разум от столь длительного управления ослабевает и затмевается рассудок…

– А ежели каган да не уступит власти? – хитро подбросил Коснятин.

– Тогда связывают его волосяным арканом, вывозят в степь и бросают там на волчье угощение…

– Хазары от нас далеко, – степенно произнес Ярослав, опасаясь, как бы беседа не перебросилась на дела киевские. – А вот был ли кто из вас у наших соседей? Польский Болеслав вырос в могучего владыку.

– Хакон знает, – сказал Эймунд, – говорю же тебе, княже, что побывали мы повсюду, без нас нигде ничего…

– Болеслава не люблю, – сказал Хакон голосом капризного, избалованного подростка.

– А не любит Хакон польского властелина за то, что он не нанимает наших в свою службу, – засмеялся Эймунд.

– Пока мы стояли в Иомсборге, наслышались немало про Болеслава, – добавил кто-то из товарищей Хакона, – а поляне[47] называют его властителем с голубиной душой…

– Не люблю! – стукнул поставцом о стол Хакон. – По мне, так власть нужно завоевывать в честном бою! Кулак – на кулак, меч – на меч, грудь – на грудь!

Он выпятил свою широкую грудь, повел плечами, варяги одобрительно загудели, им нравился молодой ярл своей прямотой. Эймунд пострелял туда и сюда своими быстрыми глазами, сказал с плохо скрываемой насмешкой:

– Хакон, мальчик мой, я похлопал бы тебя за твои слова по плечу, но ведь у тебя очень жесткая луда.

– Я добыл свою луду в честном бою! – крикнул Хакон. – Пускай бы так Болеслав добыл свое королевство! Его отец Мешко, наверное, знал, какого сыночка породил, а потому после смерти своей завещал государство сыновьям от второй жены Оды, дочери маркграфа Дитриха, – Мешку, Святополку и Ламберту. Земля полян была разделена на три части. И что? Не миновало и трех лет, как Болеслав, не имевший ничего, с лисьей хитростью сумел объединить державу в своих руках, изгнав мачеху с ее сыновьями…

– Старший сын наследует власть. Таков обычай, – солидно добавил Коснятин.

– Обычай? – повернулся к нему Хакон. – А что скажешь, посадник, ежели добавлю еще, как отплатил Болеслав своим ближайшим помощникам в захвате власти – Одилену и Прибивою? Может, наградил их щедро? Дал им земли во владение? Просто ослепил, да и все!

– Эта кара не была суровей, чем, скажем, повешение или отсечение носа, языка и ушей, – разгладил ладонью усы Коснятин.