Русские мыслители

Мы легко можем вообразить себе упоминаемого Аксаковым «сколько-нибудь мыслящего юношу». В тургеневском романе «Рудин» есть немного иронический, но сочувственный и тро­гательный портрет весьма типичного тогдашнего радикала, служащего домашним учителем в сельской усадьбе. Невзра­чный, неловкий, неуклюжий студент, не слишком-то умный и

ничем особым не примечательный, — или давайте скажем без обиняков: недалекий, туповатый провинциал, — он чис­тосердечен, ошеломляюще искренен и прям, забавно просто­душен. Радикалом этот студент зовется не потому, что придер­живается ясных политических либо нравственных воззрений, а потому, что переполняется хоть и безотчетной, да злой враждебностью к российскому правительству, к серой зверо­подобной солдатне, к запуганным и скучным чиновникам- лихоимцам, к малограмотным, полунищим сельским свя­щенникам — студенту нелегко дышится в российской атмос­фере, отравленной боязнью, алчностью, неприязнью к чему бы то ни было новому или жизнерадостному. Этот человек негодует, глядя на удивительную циническую готовность, с которой общество принимает и положение бесправных, полудиких крепостных, и мертвенный застой российского захолустья как нечто не просто естественное, а освященное временем и обладающее великой ценностью, чуть ли не оду­хотворенной красотой — как нечто, хранящее в себе свое­образную — особую, народную, в известном смысле почти религиозную — тайну. Рудин — истинная душа усадебного общества, и молодой учитель полностью покорен рудин- ской фальшиво-либеральной риторикой; он готов лобы­зать землю, по коей ступает Рудин; общие фразы, роняемые кумиром, студент дополняет и приукрашивает собственным воодушевлением, верой в истину и материальный прогресс. Когда Рудин, по-прежнему веселый, обаятельный и неотра­зимый, по-прежнему сыплющий бесцветными либеральными пошлостями, отказывается достойно встретить нравственный кризис, вяло оправдывается, ведет себя, как малодушный глу­пец, а из донельзя неловкого затруднения выпутывается лишь ценою мелкого и постыдного предательства, рудинский почи­татель и приверженец, простодушный искатель истины, оша­рашен, беспомощен и разгневан — ему непонятно: во что верить, куда глядеть? Положение, для тургеневских романов и повестей вполне типичное: каждый в итоге ведет себя чисто по-человечески, являя слабость и безответственность — подкупающую, простительную и пагубную. Домашний учи­тель Басистов — персонаж вполне второстепенный, однако он прямой, хотя и скромный, потомок и русского «лишнего человека»[190], и Владимира Ленского (как противоположности Евгению Онегину); у него та же закваска, что и у Пьера Безухова (противопоставляемого князю Андрею) из «Войны и мира», что и у Левина из «Анны Карениной», и у всех Кара­мазовых, и у Круциферского из романа Герцена «Кто вино­ват?», и у студента Пети Трофимова из «Вишневого сада», и у подполковника Вершинина и Барона из «Трех сестер». Домашний учитель выступает, в контексте 1840-х годов, той фигурой, что считалась одной из наиболее характерных для русского «социального» романа: растерянным идеалистом, трогательно наивным, избыточно воодушевленным, чисто­сердечным человеком, жертвой невзгод, которые, пожалуй, и возможно предотвратить, но которых на деле не предотвра­щают никогда. Временами забавный, временами трагичес­кий, сплошь и рядом растерянный неумеха и недотепа, он по природе своей не способен к притворству — по крайности, к неизлечимому притворству, — к чему бы то ни было хоть сколько-нибудь грязному или предательскому; време­нами он, подобно чеховским героям, слаб и горько сетует на судьбу, а временами крепок и зол, подобно Базарову из «Отцов и детей»; Басистов никогда не теряет врожденного достоинства, хранит несокрушимую нравственную силу — и по сравнению с ним обыватели-мещане, в любом обществе составляющие подавляющее большинство, кажутся одновре­менно жалкими и отвратительными.