Русские на Афоне. Очерк жизни и деятельности игумена священноархимандриата Макария (Сушкина)

Эти выдержки из дневника весьма наглядно иллюстрируют нашу мысль и в то же время дают нам ясное понятие о том, чем жил Михаил Иванович в эти годы своей зрелости и какую роль он играл в случайной товарищеской компании. Ему бесспорно принадлежала первенствующая роль в товариществе не потому, что эту роль ему указали остальные его товарищи, а потому что и симпатичным характером, и своими высокоаскетическими наклонностями и знанием строя монашеской жизни, конечно, более теоретически он превосходил всех остальных. Его нравственному влиянию невольно подчинялись остальные более благомыслящие. Если же и были иногда протесты со стороны некоторых, то Михаил Иванович успевал улаживать дела кротостью, снисхождением, уступками и даже личным самоограничением в пользу своих товарищей. Посему и недовольные протестанты в конце концов усмирялись и признавали невольно его авторитет. Все последующие распоряжения, выходившие не без инициативы Михаила Ивановича, принимались остальными и не нарушили до конца их одесской жизни добрых товарищеских отношений. Пятимесячное пребывание в Одессе Михаила Ивановича было для него пробным камнем, на котором отшлифовались высокосимпатичные черты характера будущего подвижника, игумена многолюдной Пантелеимоновской афонской обители, какую провидению угодно было вверить его духовному водительству.

Нельзя не остановить внимания на весьма любопытном факте из жизни Михаила Ивановича во время его пребывания в Одессе, пред выездом за границу, который отмечен тоже в дневнике. Кроме заведения общих утренних и вечерних молитв в товарищеской квартире и установления некоторых правил благоповедения, Михаил Иванович проявил прямое стремление создать из этого кружка своихспутников настоящий общежительный монастырь. «11 числа (декабря месяца) мы, – пишет о. Макарий в дневнике, – собрались все вместе и поговорили, соединившись, чтобы кушанье было вообще

; определили на оное 280 руб. и положили правило, чтобы во время трапезы читать и на молитву являлись вообще. Кассиром был я, а Евграф покупал». Этот порядок жизни продержался до конца их пребывания в Одессе, хотя по временам и нарушался некоторыми неприятностями, потому что не всякие требования товарищества удовлетворялись Михаилом Ивановичем. «20 числа мы были у обедни, – замечается в дневнике, – и после обеда товарищи просили, чтобы я купил им вина к празднику, но я не согласился». Отказ, однако, не удовлетворил недовольных и в самый праздник Рождества Христова разыгралась за товарищеской трапезой некрасивая сцена. «25 числа мы пошли рано на утреню, – пишет Михаил Иванович в дневнике. – Певчие пели как на повечерии, так и на утрени очень хорошо. У ранней обедни не были. К поздней пришли и пели очень хорошо. Пришедши и напившись чаю, мы хотели идти к Новикову, но никто не согласился. Я взял Евграфа и поехал. Приехавши туда, он принял ласково. Я закусил и поехал в квартиру. Приезжаю и, Боже мой! Они все навеселе. Я позвал обедать и стал читать. Они, кто во что горазд, и тут пошла катавасия: один другого не слушал. Итак, скучно мы провели день праздника…».