За три дня до торжеств новый царь и Мария Федоровна по древнему обычаю через Спасские ворота въехали в Кремль и были торжественно встречены в Архангельском соборе молитвой «Тебя, Господи, славим». В первый из двух дней коронационной недели царская семья дала приемы, прежде чем утром собственно дня коронации 101 пушечный выстрел открыл церемонию. Настроение царя во время торжественного вступления в Кремль передал в дальнейшем муж дочери Ксении: «Я знаю, что это мой долг, но я не хотел бы оставить никаких сомнений в том, что мне будет тем лучше, чем скорее это будет позади». Царица была более заинтересованной и радовалась торжественности, великолепию и сменяющимся праздникам. В противоположность чудаковатости Александра III его жена была счастлива вновь видеть родных и иметь право стоять в центре сцены. Император сам водрузил себе на голову корону, а меньшей короной он возвел свою супругу в ранг императрицы России. Она позволила произойти этому без происшествий и страхов. Гости с ликованием встречали в те дни начало времени нового правления, которое хотя и привело к последней консолидации самодержавной власти, но также стало проявлением воли различных сил общества к обновлению.
Александр III сохранил самодержавную власть и не создал никаких конституционных институтов. Он стремился установить порядок и право в нынешней администрации. Освобождение крестьян было окончательным. Он создал не стратегию активных политических действий, а план сохранения традиционных ценностей. Современная и ориентированная на открытость миру Мария Федоровна последовала по этому политическому пути. Реакция московского и петербургского общества, интеллектуальной русской общественности и политизированных частей крестьянства на манифест была разобщенной. В то время как крупное помещичье дворянство и кружок славянофилов увидели в манифесте Александра III «луч света» «во мраке», либеральная Россия была разочарована: «Началась новая эра, эра национализма. Россия должна вновь стать Россией», — отмечал современный наблюдатель.
Но новый император не испытывал радости от принятия решений и не имел воли для их проведения. Он охотнее вел переписку. Дискуссий он по возможности избегал. Политическое невежество, склонность к лени, недостаток знаний или неловкость толкали этого гиганта телом к уединенной, почти изолированной жизни, в которой разрешено было участвовать только семье и ближайшим советникам. В доверенном окружении в Гатчине или в Аничковом дворце Александр еще чувствовал ту радость и общительность, которые отличали его в юности. Здесь, укрывшись от общества, и Мария Федоровна развивала свое личное и внутрисемейное влияние. Этот супружеский союз был по сравнению с предшествовавшими императорскими парами так же необычен, как и сам путь к браку. Александр III был действительно первым русским правителем, у которого наряду с женой не было метрессы или возлюбленной. Он был полностью верен своей Марии, да и сами политические цели не мотивировали его к началу интимных контактов с другими женщинами. При этом можно было с трудом представить себе пару с более противоположными личными интересами и желаниями. Мария ненавидела прогулки в любую погоду. Александр должен был ежедневно бывать на свежем воздухе. Мария любила балы, украшения, красивые платья и постоянное общение. Мария испытывала отвращение к физической работе и непрерывно занималась своим придворным штатом со всеми возможными обязанностями и заданиями. Александр любил сам работать руками, как Петр I. Ему никогда не пришло бы в голову позвать камердинера, чтобы велеть одеть себя. Мария любила изящные искусства, Александр поощрял ее, потому что это был его долг как правителя. Все эти противоположности не вызывали раздоров, но переживались в гармонии, потому что партнеры по браку считались друг с другом. Они являли собой в известном смысле некий вид образцового буржуазного брака. Ничего подобного не было даже при Николае I.