Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Желание видаться с Вольтером заставило меня провести несколько лишних дней в Мангейме. Каждые два дня я отправлялся на дачу курфирста в театр, на котором давали одни трагедии Вольтера, а после обеда посещал этого знаменитого писателя, с которым проводил один или два часа. Во время моего второго посещения он говорил мне о войне, которую ведут два императорские двора [60] и Франция с Прусским королем; было не трудно заметить, что он чрезвычайно желал унижения короля. Он сказал мне, что Фридрих хитер, что он обладает большими военными дарованиями и что он имеет искусных генералов, несмотря на то, что потерял многих из них в битве 1757 года. Вольтер еще так недавно вынес большие неприятности во время своего пребывания в Потсдаме, затем подвергся во Франкфурте аресту по распоряжению Прусского короля и был жертвою самого грубого обхождения, и эти неприятные воспоминания натурально отзывались в его разговоре. Он вообще много говорил о Фридрихе и передавал мне, что в своих беседах, в особенности за ужином, Фридрих позволял себе дурно отзываться об императрице Елисавете. Я слышал от Вольтера про оскорбления, которые Фридрих нанес нашему Гроссу [61] , и которых свидетелем был сам Вольтер. Позднее венценосный поэт помирился с первым из поэтов, и Вольтер до своей смерти поддерживал переписку с Прусским королем. Когда я был у него в последний раз, чтоб проститься с ним, он говорил мне о моем будущем пребывании во Франции, хвалил заведение chevaux legers, в которое я намеревался поступить, дал мне очень хорошие советы касательно моих будущих занятий и в заключение посоветовал мне, чтоб, проезжая через Страсбург, я повидался там с одним почтенным ученым, который может быть очень мне полезен своими познаниями. Это был г. Шепфинг, к которому он дал мне рекомендательное письмо…

Я прибыл во Францию через 15 или 16 месяцев после того, как Дамиень попытался, в начале 1757 года, убить Людовика XV. Это преступление было последствием общего настроения умов в пользу парламентов, уже начинавших довольно открыто вступать в борьбу с двором… В гостиницах, в которых мне приходилось останавливаться и которые очень хороши, хотя довольно дороги, даже жены трактирщиков не говорили мне ни о чем другом, как об их уважении к парламенту, о принце Конти, который по их словам, был друг народа и защитник привилегий их парламента, и о том, что их доброго короля, который в ту пору еще был любим, все обманывают.

Я слушал их, но не противоречил им. Если обратить должное внимание на тогдашнюю склонность в умах разгорячаться и увлекаться, нетрудно будет открыть в ней зародыш того, что случилось впоследствии. Однако в ту пору еще не было речи о чем-либо враждебном к престолу и церкви… Однако парламенты, и в особенности Парижский парламент, приобретали с каждым днем все более и более доверия и уважения в глазах народа. Даже изгнания, которыми их иногда наказывали, были им благоприятны, потому что усиливали народное к ним расположение. Изгнания парламентов, к которым двор прибегал, когда был выводим из терпения оказанным ему сопротивлением, были непродолжительны, потому что законники, адвокаты и прокуроры отказывались от ведения тяжебных дел, так что отправление правосудия приостанавливалось, и король в конце концов снова призывал парламент и даже делал ему в некоторых статьях уступки. Вот в каком положении находилось внутреннее управление Франции во время моего прибытия туда…

Уже было около 8 часов вечера, когда я прибыл в Париж; однако я все-таки решился тотчас отправиться к нашему послу и с этою целью попросил хозяина доставить мне наемную карету и наемного лакея. Затем он спросил у меня, не нужен ли мне портной, чтоб одеть меня так, как одеваются в Париже, на что я согласился…