Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Василий Гурьевич, отец мой, с братом своим Иваном, записан был в гвардии Преображенской полк, в солдаты, когда оный полк еще учрежден был от Петра Великого внове; меньшой брат его Иван умер холостой. Отец мой служа в гвардии солдатом, был в походах с Государем, в 1700 году, когда город Нарву у Шведов брали штурмом; при том штурме он ранен был тяжело: у левой руки отстрелили у него картечью три пальца, по половине каждого, большой, указательный и средний, а остались два целых, мизинец да другой подле мизинца. Государь, осматривая сам персонально своего полку раненых солдат, между которыми у отца моего висящие на жилах отстреленные пальцы отрезал сам ножницами, изволил сказать при том во утешение страждущему от раны: «трудно тебе было»! Наконец, при отставке от службы, пожаловал его капралом. Отец мой, получа отставку и излечась от раны руки своей, жил в Москве, в доме Милославского, по свойству, и по оному дому сделался знаком многим знатным господам, как-то: Долгоруким, Салтыковым и прочим. Милославской, Сергий Иванович, быв в Арзамасских своих деревнях, взял к себе близ живущую дворянскую дочь небогатую, по фамилии Аксентьеву и, не смотря на недостаток свойственника своего, а моего отца, женил его на Аксентьевой, девице Афимье Ивановне, которая произвела меня на свет. Отец мой, поживя несколько времени с моею матерью в доме свойственника своего Милославского, в Москве, который не более делал ему одолжения, как дневною пищею при своем столе, наконец, взял намерение отъехать в дом отца своего, в деревню, куда и отправился с молодою своею супругою, а моей матерью. По приезде его в свое отечество, открылось от большего брата его Петра, который был также в отставке, ненависть, вражда и сущее гонение. Мать их, а моя бабка, Афимья Павловна, была тогда уже вдовою; видя такое неустройство между детьми своими, взяла свою четвертую, после мужа своего, указную часть недвижимого имения и для жалкого состояния сына своего Василья, а моего отца, отдала ему во владение вечно одному. Петр Гурьевич, видя, что мать его свою четвертую часть отдала только одному брату его Василью, созвав свойственников и родственников своих, между которыми был тогда человек самой худые души в нашей фамилии, Михайла Артемьев сын Данилов (а сверх его фамилии прозвался он Крюк), зазвали отца моего в свое собрание и принудили его волею или неволею дать на себя запись такову, чтоб впредь ему Василью в недвижимое отца своего имение не вступаться и не бить челом, а быть довольному одним четвертым жеребьем матери своей, которое обязательство утвердили они неустойкою: кто впред зачнет просить, тому заплатить сто рублев, а запись будет записью.

Отец мой, поселясь на отведенной ему усадьбе, перешел жить на новоселье, взял к себе жить свою мать, а мою бабку, и живучи с моею матерью, произвели они на свет детей, которых было от сих благословенных супругов двенадцать человек… Наконец, принял отец мой намерение, к облегчению своего недостатка, искать помощи у своих прежних по-видимому казавшихся благодетелей, знатных господ, что он и получил. Семен Андреевич граф Салтыков, кой тогда был правитель в Москве, определил его к Троицы-Сергиеву монастырю, от которого он получал отсыпной хлеб и деньги; однако не долго он сим правлением пользовался. Свойственными его Даниловы, узнав о таком однофамильца своего определении к монастырю, почли своему роду в бесчестие, да и отрешили его, по просьбе своей, от монастырского довольствия: положили между собою условие, дабы содержать его на своем общем иждивении, из коих один только поприлежнее сохранял несколько времени данное обещание, Афанасий Денисович Данилов; наконец, и он забыл свое обещание, как и прочие его товарищи, помогать моему отцу в недостатке, а награждал его изобильно одним сожалением. Отец мой, обратясь на прежнее свое состояние, жил с помощью своих прочих благодетелей весьма умеренно.