Русский Дьявол

Чтобы приблизиться к пониманию Гоголя в данном конкретном случае, приведем одно из его высказываний, касающееся работы над «Мертвыми душами»: «Если бы кто увидал те чудовища, которые выходили из-под пера моего вначале для меня самого, он бы, точно, содрогнулся. Когда я начал читать Пушкину первые главы из «Мертвых душ» в том виде, как они были прежде, то Пушкин, который всегда смеялся при моем чтении (он же был охотник до чтения), начал понемногу становиться все сумрачнее, сумрачнее, а наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом тоски: «Боже, как грустна наша Россия!» Меня это изумило. Пушкин, который так знал Россию, не заметил, что все это карикатура и моя собственная выдумка! Тут-то я увидел, что значит дело, взятое из души, и вообще душевная правда, и в каком ужасающем для человека виде может быть ему представлена тьма и пугающее отсутствие света.С этих пор я уже стал думать только о том, чтобы смягчить то тягостное впечатление, которое могли произвести «Мертвые души» («Выбранные места из переписки с друзьями»). Нам могут возразить, что «Вечера» не создают тягостного впечатления. Тот же А. С. Пушкин писал А. Ф. Воейкову в конце августа 1831 г.: «Сейчас прочел «Вечера близ Диканьки». Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденнная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия, какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей литературе, что я доселе не образумился. Мне сказывали, что когда издатель зашел в типографию, где печатались «Вечера», то наборщики стали прыскать и фыркать, зажимая рот рукою. Фактор (распорядитель работ в типографии. — А. А.) объяснил их веселость, признавшись ему, что наборщики помирали со смеху, набирая его книгу». Неважно, что Пушкин передает здесь эпизод, поведанный ему самим Гоголем. Главное, что поэт признает книгу веселой (за исключением, разумеется, «Вечера накануне Ивана Купала» и «Страшной мести»). Но не обнаруживается ли в ней «пугающее

отсутствие света»?..

Как же, как же, скажут нам, и не может не обнаружиться, ибо это «Вечера», а еще есть «Майская ночь» и «Ночь перед Рождеством», во время которой хитрый Черт вообще запрятал месяц в карман. Но преобладание пейзажей в темных тонах — это еще не все. Гоголь аккуратно отмечает время действия в рассказах Панька:

«Сорочинская ярмарка» — август;

«Вечер накануне Ивана Купала» — 24 июня;

«Майская ночь, или Утопленница» — май;

«Пропавшая грамота» — март-апрель (Великий пост);

«Ночь перед рождеством» — декабрь;

«Страшная месть» — осень;

«Иван Федорович Шпонька и его тетушка» — лето;

«Заколдованное место» — весна-лето, —

и выходит, на удивление, что в «Вечерах» оно движется вспять, против солнышка! Оригинальным расположением повестей Гоголь как бы дает понять, что в них вполне могут нарушаться законы естественного мира. Ловкой своей придумкой писатель освобождается от пут реальности и погружается в мир колдовства и чертовщины. Нечисть в самых разных воплощениях гуляет по страницам «Вечеров»: Дьявол то оденется в наряды Хавроньи Никифоровны, то обернется страшным Басаврюком (Бесом-врагом!), то призовет на берег утопленниц и заставит их водить хороводы, то затеет играть в дурака с отважным казаком и т. д. Мало света в «Вечерах», но еще меньше ощущается в них присутствие божественных образов. Чертовщина чудится здесь повсюду, даже в совершенно житейской истории об Иване Федоровиче Шпоньке, которому представлялось, что «он уже женат, что все в домике их так чудно, так странно: в его комнате стоит вместо одинокой — двойная кровать. На стуле сидит жена. Ему странно; он не знает, как подойти к ней, что говорить с нею, и замечает, что у нее гусиное лицо. Нечаянно поворачивается он в сторону и видит другую жену, тоже с гусиным лицом. Поворачивается в другую сторону — стоит третья жена. Назад — еще одна жена. Тут его берет тоска. Он бросился бежать в сад; но в саду жарко. Он снял шляпу, видит: и в шляпе сидит жена. Пот выступил у него на лице. Полез в карман за платком — и в кармане жена; вынул из уха хлопчатую бумагу — и там сидит жена…». Решится ли он жениться после такого рода галлюцинаций?

Гоголь сознавал, что в «Вечерах» он «переборщил», не сумел в должной степени уравновесить темные и светлые начала жизни. Вот почему он говорил, что впоследствии увидел в них «много незрелого, много необдуманного, много детски-несовершенного», вот почему его «Миргород» писался как своеобразное «солнечное» дополнение к «лунным» повестям «Вечеров».