Наверное, самоубийство — закономерный финал жизни Ставрогина. Но если исходить из той начальной задачи, которую ставил перед собой Достоевский, вводя в действие Ставрогина, то на столь печальный закат его жизни можно посмотреть и по-другому. А именно: как на писательскую неудачу. Достоевский не сумел предугадать тип и характер человека, который в будущем сможет возглавить русский бунт, станет его «иконой». Сегодня мы знаем, что таковым оказался Владимир Ильич. Предугадать и предсказать его Федор Михайлович не смог. Хотя сам процесс художественного поиска образа будущего предводителя бунта оказался отнюдь не безрезультатным. Прочитав роман, мы должны были бы заключить, что революцию не возглавит ни аристократ, барич, ни абстрактный мыслитель вроде Ставрогина. Действенной и всесокрушающей окажется натура, сумевшая объединить в себе качества Ставрогина и молодого Верховенского. Ум, интеллект, обаяние и готовность к преступлению одного и хитрость, изощренность, нахальность и готовность убивать другого. Вот «адская смесь», которая взорвала и перевернула Россию. У Достоевского они пока еще существуют сами по себе, их дуэт не сложился в единое целое. Хотя оба уже слишком хорошо понимают друг друга. Ставрогин даже называет Верховенского «обезьяна моя». Но между ними пока пропасть: один из них не может жить с сознанием, что он организатор убийств.
Собственно, опыт наблюдения Достоевским революционного подполья и его деятельных участников относится ко времени его участия в кружке петрашевцев. Образ Ставрогина в значительной степени продиктован его давними воспоминаниями, относящимися к середине XIX века. По общепризнанному мнению, прототипом Ставрогина послужил один из виднейших петрашевцев Николай Александрович Спешнев. Один из первых русских коммунистов, богатый курский помещик и петербургский домовладелец, живший несколько лет за границей — в Париже и Швейцарии — и отличавшийся широким образованием, блестящими способностями, сильным умом, — Спешнев производил в молодости совершенно неотразимое впечатление. Его жизнь в молодые годы напоминала роман. Молодая прекрасная полька оставила ради него мужа, детей, увлекла его с собой за границу, родила ему сына, потом стала его ревновать и в припадке ревности отравилась. Он был «джентльмен с ног до головы» (М. Бакунин), и женщины всех возрастов были от него без ума. Для мужчин он оставался бесстрастным, загадочным и таинственным. Спешнев считался вождем левого крыла петрашевцев, проектировал тайное общество для восстания, пропагандировал идею центрального комитета, вел переговоры о бунте на Урале и в Сибири. В его бумагах найден проект подписки для членов тайного общества, в котором имеется обязательство принять участие в восстании, «вооружившись огнестрельным или холодным оружием».
Достоевский не поясняет подробно, в какой степени Ставрогин был задействован в делах тайного общества. Мы лишь располагаем его признанием Шатову: «Видите, в строгом смысле я к этому обществу совсем не принадлежу, не принадлежал и прежде…» Далее Ставрогин поясняет, что у общества имеются связи с Интернационалом и его агентами в России. Вполне понятно, что о некоторых вещах в художественных произведениях писать не принято. Например, о том, что Интернационал был одним из филиалов масонства. Достоевский как бы ненароком, «пунктиром» затрагивает важнейший вопрос о роли масонства в революционном движении и принадлежности к нему вождей революции. Согласимся, что уже только обозначение этой темы в романе наталкивает на серьезные размышления.
Мережковский назвал Достоевского «пророком русской революции». Федор Михайлович ощущал приближение революционной бури, отсюда и его попытки прозреть фигуру вождя грядущего бунта. Будем справедливы, этот портрет получился смазанным. Но стоит отметить, что Владимир Ульянов появился на свет через пять месяцев после убийства студента Иванова. Россия откликнулась на нечаевское дело рождением Ленина, настоящего вождя революции. И Достоевский это почувствовал!