Русский Дьявол

Совершенно ясно, что взгляды наших знаменитых философов нуждаются в корректировке. И провести ее помогает обозначенная самим Достоевским параллель Ставрогина с Иваном-царевичем (в романе об этом говорит Петр Верховенский, но сама мысль, безусловно, авторская!). Сказочный герой, как известно, может переходить границы реального мира и путешествовать в запредельные пространства. Тридевятое царство, тридесятое государство — это образ потустороннего «далека», загробного прибежища человеческой души, тот свет. В символическом плане его можно мыслить как мир духовных сущностей, бесплотный космос или ту незримую реальность, которые являются человеку во сне, в состояниях транса, умопомешательства, припадке падучей и т. д. В болезненном состоянии Николай Ставрогин, подобно герою сказки, погружается в эту иную реальность. Для других в этот момент он как бы становится «духом небытия», его лицо мертвеет и превращается в застывшую маску. Но это отнюдь не свидетельство духовной смерти, это блуждание по глубинам преисподней и божественным высотам запредельного мира. Ставрогина, к его несчастью, в этих его странствиях притягивают более силы мрака. Впадая в болезненное состояние, он творит самые невообразимые странности и решается на самые страшные преступления.

В «Исповеди» Ставрогин рассказывает о необычном видении, явившемся ему однажды во сне. Оно было навеяно картиной «Асис и Галатея» Клода Лоррена, которую сам для себя Николай Всеволодович называл «Золотым веком». Это название, в сущности, и предопределяло характер видения: голубые волны, цветущее побережье греческого архипелага и заходящее солнце, зовущее в волшебную даль. Здешнюю райскую страну населяли прекрасные люди, но в самом центре этого бесконечно счастливого мира вдруг возникла несчастная Матреша, которая, кивая головой, грозила ему своим крошечным кулачком. Как тут не вспомнить о Демоне, мечтающем обрести рай! «Нет — мне невыносим только один этот образ, и именно на пороге, с своим поднятым и грозящим мне кулачонком, один только ее тогдашний вид, только одна тогдашняя минута, только это кивание головой. Вот чего я не могу выносить, потому что с тех пор представляется мне почти каждый день. Не само представляется, а я его сам вызываю и не могу не вызывать, хотя и не могу с этим жить». Душа Ставрогина стучится в двери рая, но переступить его порог не в ее силах. Силы зла завладели ею. Ставрогин признается Тихону, что «он подвержен, особенно по ночам, некоторого рода галлюцинациям, что он видит иногда или чувствует подле себя какое-то злобное существо, насмешливое и «разумное», «в разных лицах и в разных характерах, но оно одно и то же», а далее добавляет: «Я верую в беса, верую канонически, в личного, не в аллегорию». Верует, поскольку убедился в реальности «какого-то злобного существа», таинственного гостя из преисподней. Зная все это, можно говорить о раздвоенности ставрогинского сознания во время обострения болезни. Он и здесь, с людьми, и там, с Чертом. Во всяком случае, с последним он уж точно на короткой ноге и навряд ли не отметился у того с ответным визитом.

Погружение в ад — один из древнейших сюжетов в мировой литературе. Достоевский, как мы показали, уже обращался к нему в «Двойнике». История Голядкина была своего рода пробным экспериментом. Что ни говори, но «Двойник» — произведение веселое, смех автора так и сыпется с его страниц, подобно бисеру. Голядкин — «веселый помешанный», его рассудок повреждается, так сказать, на бытовой почве. Ставрогинское же нисхождение во тьму куда как головокружительнее и страшнее, ибо здесь замешаны и философия, и сладострастие, и уголовщина.

Проследим в деталях за прогулкой Николая Всеволодовича по ночному губернскому городу. Чуть позже половины десятого Ставрогин тайком от матери выбрался из дома в глухой переулок, где ему пришлось идти, увязая вершка на три в грязь. Шел дождь, а путь был неблизкий, на Богоявленскую улицу, к дому Филиппова, весьма примечательному для нашей истории. Дело в том, что поначалу первый его этаж занимал капитан Лебядкин со своей сестрой Марьей Тимофеевной (законной супругой Ставрогина), во втором этаже жил Шатов, а в деревянном флигеле во дворе жил Кириллов. Двое последних были не просто старыми знакомыми Ставрогина, какое-то время назад они были его восторженными учениками. Правда, каждому из них Николай Всеволодович внушал прямо противоположные идеи. Но каждому из них он передал часть своих убеждений, они — его «духовная поросль». Они пошли дальше своего учителя и ищут дорогу к Богу. Не случайно дом, где квартируют Шатов и Кириллов, находится на Богоявленской улице.