Русский Дьявол

Естественно, не всегда огонь ленинской веры горел ровным пламенем. В первые годы после неудавшейся революции он еле тлел. «Удастся ли дожить до следующей революции?» — спрашивал вождь свою старшую сестру осенью 1911 года. Ленин одним из первых увидел восход русской революции, но он и тяжелее других переживал ее закат. Вместе с угасанием революционных надежд у вождя меняется и отношение к имени Ленин. В период депрессии Владимир Ильич возвращается к использованию псевдонима Ильин. Это любимый псевдоним до-Ленинской (до 1901 года) поры. В промежутке с 1902 по 1907 год вождь игнорировал его. Однако позже он был «восстановлен в правах», хотя и не получил права первенства. Фамилия Ильин, красовавшаяся на обложке «Материализма и эмпириокритицизма» — самой, наверное, воинственной в истории философии материалистической книги, являлась своеобразным противовесом романтическому, с налетом мистицизма псевдониму «Ленин». «Борьба» двух псевдонимов продолжалась вплоть до лета 1917 года, времени всплеска новых революционных пророчеств вождя. Для нас крайне любопытен заключительный этап их противоборства. В начале 1917 года Владимир Ильич пишет работу «Новые данные о законах развития капитализма в земледелии» и подписывает ее В. Ильин (Н. Ленин). Весной этого же года в Цюрихе он заканчивает очерк «Империализм как высшая стадия капитализма», но в его заголовке меняет псевдонимы местами. Автором работы значится Н. Ленин (Вл. Ильин). Точно также подписана и книга «Государство и революция». Раньше псевдонимы-соперники никогда не употреблялись вместе. И это немудрено: один «звал» на площадь, в гущу событий, другой — в тишь библиотеки. Видимо, в силу того же противоречия оказался непрочным и их временный «союз». И если накануне революции псевдоним Ленин сумел вновь безраздельно завоевать симпатии вождя, то имя Ильина с тех пор уже навсегда исчезло из его арсенала.

Нет, похоже, не забывал Ильич о благой вести псевдонима и не шутя верил в нее. Косвенное подтверждение этому можно найти в его философском дневнике.

Конспектируя книгу Лассаля о философии Гераклита, Ленин сделал следующую выписку:

«Имена для него (для Гераклита) суть законы бытия, они для него — общее вещей, как законы для него — «общее всех»…

И Гиппократ-де именно гераклитовские мысли выражает, говоря: «Имена суть законы природы».

Подобные мысли Владимир Ильич любил называть поповскими. Между тем они не только переписаны (а значит, выделены как достойные внимания), но и снабжены отметкой на полях — «очень важно!». Мало того, что нематериалистическое утверждение не встречает с его стороны возражений, оно еще признано очень важным. В чем тут дело? Да, наверное, в том, что Владимир Ильич искренне верил в предсказание псевдонима даже в те отчаянные для его духа периоды, когда революцией, как говорится, и не пахло. Ко времени написания «Философских тетрадей» (1914–1916) мысль Гераклита не казалась ему чем-то туманным и чуждым, а многолетний собственный опыт был той практикой, которая доказывала ее жизненность.

Ленин был скрытный человек. «В то, что он считал своей частной жизнью, никто не подпускался» (Н. Валентинов). Никому не доверил Ильич и тайну своего псевдонима, ибо с ней было связано то самое важное и сокровенное, что составляло его «подлинную душевную сердцевину», «действительный религиозный центр» (С. Булгаков) — вера в свою избранность и предназначенность. Этот островок религиозности, прятавшийся в ленинской душе, не удалось затопить никаким штормам воинствующего атеизма. Если мы правы, то вождь непосредственно ощущал иррациональное влияние имени на свою жизнь. Оно рождало мессианские предчувствия и удесятеряло мощь ленинского гения, оно крепило дух и волю вождя. Это действительно было для него «очень важно»! И думается, что на вопрос Андреева в июле 1917 года: «Ты почти Бог, Ленин… ты знаешь это?» — Владимир Ильич ответил бы: «Да, знаю!»

Ленин, что бы о нем ни говорили недоброжелатели, был фигурой планетарного, космического масштаба. Его пришествие предчувствовали Гоголь, создавая «Вий», и Достоевский, работая над «Бесами». Но лишь предчувствовали… То, что Ленин «почти Бог», ощущали многие. В 1920 году на квартире Бердяева в Москве состоялась даже философская дискуссия по вопросу «Антихрист ли Ленин или нет?». В результате теоретико-религиозного спора совещавшиеся решили, что вождь большевиков не Антихрист, но лишь его предтеча.