Русский Дьявол

«Выражается сильно российский народ! И если наградит кого словцом, то войдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света» (Н. В. Гоголь). Применительно к иудейской Хазарии это словцо имело, так сказать, и внутриобщинный смысл. Еще во времена Римской республики (во II в. до н. э.) в иудаизме оформились и противоборствовали две религиозные группировки — саддукеи и фарисеи. Саддукеи (аристократическая, земледельческая знать, жрецы) придерживались буквального смысла Моисеева закона. Фарисеи же, состоящие из ремесленников, торговцев, низших служителей культа, наоборот, стремились «усовершенствовать» иудейскую религию толкованием библейских (ветхозаветных) положений. Собранные и отредактированные разъяснения ветхозаветных книг составили Талмуд, святая святых правоверного фарисея. Христианские авторы, занимавшиеся его изучением, свидетельствуют, что талмудические трактаты неизбежно должны приучать своих последователей к вредным тонкостям, натяжкам, лживости, надувательству, плутовской изворотливости, изощрять их пронырливость и, наконец, убивать в них уважение к Моисееву законодательству. Итильские менялы и ростовщики склонились (в понимании христиан) к почитанию извращенного закона (Талмуда), за что и были отмечены столь нелестным прозвищем.

Сказка о противостоянии христиан и язычников в Киеве

Совсем иную историю любви открывает нам сказка о Даниле Бессчастном. В ней Чудо-юдо — старичок-водяной престранного вида — «без рук, без ног, одна борода седая». Ровно в полночь вылезает он из моря у сырого дуба. Тут-то и поджидает его Данило. Дело у дворянина срочное: надо ему к утру сшить из сорока сороков соболей шубу для князя Владимира, и помочь в том может только дочь Чудо-юды — Лебедь-птица, красная девица. Правда, она страх как расчетлива. «Возьмешь меня за себя? — пытает она дворянина. — В те поры все будет сделано!» Задумался Данило, да деваться некуда. Согласился, а уж красавица не подвела — смастерила шубу на диво. Вот поутру Лебедь-птица и наставляет мужа: «Как выйдешь от заутрени… сымай шубу с своих плеч да уряди князя Владимира в тот час, не забывал бы он нас».

Все сделал Данило как надо, да оплошал малость — похвалился спьяну женой. А тут еще Алеша Попович, бабий пересмешник, начал врать, что спал с ней. Заспорил Бессчастный с лгуном, и тогда порешили они — кто лжет, того и казнить. Но Алеша-клеветник украл для доказательства цепочку Лебедь-девицы, все ему и поверили. «Ну, Владимир-князь, — говорит Данило Бессчастный, — вижу теперь, что надо рубить мою голову; позволь мне домой сходить да с женой проститься». Дома же Лебедь-птица, красная девица советует мужу: «Поди зови к себе в гости и князя с княгиней, и всех горожан». Тот послушался ее.

«Срядился князь со княгинею в гости и поехал в путь-дорогу со всем храбрым воинством». Едут они и диву даются; что ни река — то полна пивом, медом, вином или крепкой водкой. Перепились солдаты и генералы, а трезвых только четверо и осталось — князь со княгиней, Алеша и Данило. Вошли они в палаты высокие, ждали-ждали хозяйку за накрытым столом, а та вышла на крылечко, молвила словечко: «Вот-де как мужей учат!» — махнула крыльями и улетела. Гости же ее в болоте на кочках остались…

Рассказчик смакует подробности княжеского унижения: «Пока до палат своих добрались, с головы до ног грязью измарались!» Откровенная насмешка сочинителя открывает его симпатии к оппозиции князя (языческому лагерю).

Чудо-юдова дочка встречается с Данилой в Страстную субботу, накануне Пасхи. Воскресение Иисуса Христа называют праздником праздников, ибо в этот день прославляется победа Жизни над смертью, Света над тьмою, Добра над злом. Оттого так активно искушает человека нечисть в пасхальную неделю, являясь перед ним то одиноким Мефистофелем, то многоглавой бандой Воланда. В традициях дьявольской «демократии» Лебедь-птица предлагает Даниле заключить договор (в данном случае брачный). Одно из его условий — не распространяться о волшебном даре жены. «Не хвались, что за едину ночь дом построили с тобою», — напоминает Бессчастному красавица. Только удел Данилы притягивать несчастья. К тому же никто из православных не вступился за него, и сам великий князь поддержал оговор невинной жены. Вот, казалось бы, и объяснение сказки. Но неужели рассказчик вывел героиней «оболганную» христианами нечистую силу? Ведь в конце сказки торжествуют всегда светлые силы Добра и Правды. Из-за неясной развязки В. Я. Пропп, комментируя сказку, даже предположил, что она не закончена. А не разрешит ли эту загадку известная нам мифолого-историческая параллель?