Русский Феникс. Между советским прошлым и евразийским будущим

• с точки зрения внешнеполитической ориентации России: как сочетание двух идентичностей «цивилизационной» (европейской) и «геополитической» (евразийской)[15], как «нереволюционная идентичность»[16]; как «государственная идентичность» «советско-русская империя», получившая шанс стать российским государством, «просто» Россией[17], как «не-Западом»[18];

• в виде философского анализа: постсоветское как «антимодерн» и «постмодерн»[19]; с метафизической точки зрения как «неоплатонизм России» (лунное сознание) против «аристо-телианства Запада» (солнечное сознание)

[20]; как «постмодернистская эстетика» с «эклектичным соединением трудносовместимых идентичностей: дооктябрьской, советской и новой, демократической»[21]; как социальная философия[22], как все еще утопический проект[23];

• как социологический анализ «посттоталитарного общества»[24]; как политологический анализ национальной политики РФ (1991–1996)[25]

; как исследование федерализма и национальной политики в 90-е годы и взаимоотношения центр — периферия с точки зрения Татарстана[26];

• как «музыкальный национализм»[27];

• с лингвистической точки зрения на постсоветскую языковую идентичность — «вавилонская трансформация» общественного дискурса и связь с «экологией языка»[28];

• с точки зрения «этнополитологии»[29].

Болгарская историография современной России представлена Ниной Дюлгеровой, исследующей Россию в международных отношениях в евразийском пространстве, с точки зрения энергетической дипломатии[30]. Христина Мирчева анализирует политическую систему современной России с ее общественно-экономическими и внешнеполитическими закономерностями

[31].

Хронологические границы постсоветской России

(8 декабря 1991-16 марта 2014)

Авторская периодизация постсоветского периода, предложенная в этой книге: 8 декабря 1991 — 16 марта 2014 г. Нижний предел, который я считаю отправной точкой постсоветской России, красноречив — Беловежские соглашения, когда Россия, Украина и Беларусь денонсируют договор о создании СССР (другой вопрос, насколько легитимно, чтобы три республики решали судьбу федерации, однако, этот факт необратим). Остальные варианты датирования в историографии следующие:

• с внешнеполитической точки зрения, с 1989 года, падение Берлинской стены, но это все-таки советское, а не постсоветское время и очерчивает конец внешнеполитической доминации СССР в Восточной Европе, как и один из финалов холодной войны[32], но не финал государства;

• с внутриполитической точки зрения с 1990 г., когда 12 июня была провозглашена Декларация о государственном суверенитете РСФСР, с которой «закреплялся приоритет республиканских законов над союзными», что привело к «войне законов»[33]

(российских против советских) между РСФСР и СССР, продлившейся до августа 1991 г. Дефакто после 12 июня 1990 г. уже установилось законное двоевластие (российско-советское) и наступила последняя фаза в борьбе между Ельциным и Горбачевым.

• Некоторые авторы не признают ни 12 июня 1990 г., ни август 1991 г., а также и декабрь 1991 г. началом новой России[34], а другие подчеркивают первые президентские выборы в РСФСР, на которых победил Ельцин 12 июня 1991 г. как ключевое событие в распаде СССР[35].

По поводу настроений сразу же после выборов «могильщика СССР» Леонид Радзиховский напомнил ключевую фразу из речи после инаугурации Ельцина: «Великая Россия поднимается с колен», которая для «многих тогда звучала как первая любовь». Л. Радзиховский отстаивал либеральную позицию, что «Российская Федерация выиграла от распада СССР»[36]. А консервативный политолог

Михаил Делягин принимает тезис о том, что распад продолжается на территории постсоветских республик[37].

Верхний предел постсоветской России является более флюидным в историографии и зависит от дефинирования понятия «постсоветская».

Для того, чтобы определить верхний предел, если это не просто юбилейное стремление к удобству — привычка историописцев, которые пользуются линейными отрезками времени легче, чем многомерными очертаниями, — необходимо фиксировать фактор, воздействующий как на внутреннюю, так и на внешнюю политику России, с одной стороны, и, с другой — с сильной исторической инерцией в последующие периоды (исторической в смысле присутствия — если ты не присутствуешь в историописании, то не существуешь).