Русский Гамлет. Трагическая история Павла I

Граф не забыл и не простил Павлу ничего: ни своей унизительной отставки, ни императорского превосходства, ни пренебрежения дворянским сословием в угоду подлому люду. Петр Алексеевич жаждал полноты власти, он хотел стоять над троном, как советник, превосходящий умом государя. А ему отвели место полицмейстера, которым по настроению помыкает безумный монарх. И Пален с умыслом приводил в исполнение с превеликой точностью все жестокие и необдуманные распоряжения Павла, отданные в минуты гнева.

Другой заботой Петра Алексеевича было распускать слухи, что Павел собирается жениться на княгине Гагариной, что старших сыновей он решил заточить в темницу, а Марию Федоровну постричь в монастырь, что наследником он уже тайком назначил не то младенца Михаила, не то племянника Евгения Вюртембергского, что Семеновский полк, за любовь к великому князю Александру Павловичу, скоро будет разослан по сибирским гарнизонам. И самое замечательное: Пален никогда не пускал пустой слух, а выбирал лишь тот, к которому доверчивые и боязливые за себя придворные могли подтянуть несколько достоверных улик. Услышав от графа новость, они на следующий день убеждались, что император посетил княгиню Гагарину, грубо разговаривал с женою и старшими сыновьями и ласкал племянника, обругал на вахт-параде Семеновский полк.

Наконец, выждав, как поступал и Кутайсов, подходящую минуту, Пален завел с императором разговор о давно задуманном:

— Вашему величеству угодно было наказать исключением из армии весьма значительное количество офицеров. Среди них много и таких, что исправились и хотели бы доказать вам свою преданность, если бы им выпало счастье вернуться в армию.

— Ты прав, я был жесток со многими. Так говоришь, они просятся вновь на службу? — Павлу было приятно услышать, что опальные военные не сердятся на него. — Что ж, я их всех прощаю и разрешаю тотчас принять в армию.

Первого ноября 1800 года, по наущению Палена, Павел издал манифест, которым разрешил всем уволенным и исключенным вновь вступить на службу, но при условии лично явиться в Петербург.

Со всех губерний потащились пешком или на долгих оскорбленные и обнищавшие офицеры, с умилением вспоминавшие веселые времена Екатерины, когда они получали верное жалование лишь за то, что получили в день своего рождения звание дворянина. Столица с началом нового года наполнилась полуголодными недовольными военными.

Конечно, манифест принес и много хорошего. Вновь в Сенате появился Державин, вернулся из ссылки Нелединский, офицеры с боевыми шрамами и Георгиевскими крестами вновь понадобились Отечеству. Но… Вернулись Зубовы. Платон и Валерьян, при содействии Палена, были назначены шефами кадетских корпусов, Николай Зубов — обер-шталмейстером. Прибыл из своих литовских поместий расчетливый граф Беннигсен.

Павел радовался всепрощению, хотя предчувствие беды все туже сковывало его разум. Первого февраля 1801 года он внезапно переселился из ненадежного Зимнего дворца в нововыстроенный Михайловский замок.

— В бывшем на этом месте Летнем дворце я родился, здесь хочу и умереть — объяснил император свой поспешный переезд.

«Государь может теперь чувствовать себя в полной безопасности», — рассуждали многие.

И, правда, вокруг Михайловского замка был сооружен бруствер, водяной ров, одетый гранитом. Проникнуть внутрь можно было лишь по четырем мостам, которые с сигналом вечерней зори поднимались, и ночью по неотложным делам придворные ходили по небольшому мостику, бдительно охраняемому. На главной гауптвахте внутри замка всегда дежурила рота со знаменем. В бельэтаже был выставлен внутренний караул. Гарнизонная служба в замке отправлялась как в осажденной крепости.

«Разве стены спасут, если люди начнут?» — туманно выражались наиболее разумные.

И, правда, недовольные Павлом офицеры стали устраивать в домах неподалеку от Михайловского замка маленькие рауты. Слухи, что государь дерется палкой, ссылает целые полки в Сибирь и, больной разумом, задумал превратить Россию в большую прусскую казарму, становились все настойчивее. Ближайшие друзья Павла — графы Ростопчин и Аракчеев — были сосланы государем за небольшие провинности в далекие деревни. Третий, преданнейший друг, граф Кутайсов, сдружился с князем Зубовым после того, как Платон пообещал взять в жены его дочь.

Измена витала по Петербургу. На слуху у всех было зловещее слово: цареубийство.

Пален с легкой улыбочкой сострадания передавал лучшим людям России, начиная с великого князя Александра Павловича и кончая офицерами караула, фразу, которую будто бы теперь постоянно бормочет император: «Скоро меня вынудят приказать отрубить дорогие мне головы».

Граф Пален, любивший римскую историю, назначил переворот в мартовские иды, с четверга на пятницу середины месяца. Пусть мир знает, что возмездие настигло тирана в день убийства Цезаря, и этот день пусть станет символом свободы и гражданского мужества для потомков россиян.