Да, Мефистофель (или Воланд) внушает симпатию. И даже — временами — восхищение. Это отнюдь не гоголевский Вий, который поневоле напоминает о страхе Божием. Вваливается — жуткий: поднимите мне веки! Воланд — лощеный иностранец. Маэстро! Может быть, он композитор? Шахматный гроссмейстер? Мессир… Удивительный мастер — одно из имен самого диавола.
А ведь Булгаков верил в Бога. По-своему. «Бог и сатана, по-Булгакову, — две части одного целого, сатана — выразитель и оружие справедливости Божией… Он накажет подлецов, а романтическому мастеру воздаст вожделенным вечным покоем». Да, благо, оказывается, можно получить «частию от Сатаны, коего употребляет Бог для очищения душ». Кто это написал? Русские масоны, в XVIII веке. [54]. Нет, вступив в конце 20-х годов в тамплиеры (17), Булгаков не шутил, он на самом деле стал духовным наследником того же Ордена, что и Гете.
А откуда «благой» образ сатаны взялся у масонов, откуда он — у Булгакова? Ведь в христианстве все не так: диавол — это личностная сила, обладающая свободной, направленной ко злу волей. Так откуда? Ответ находим в статье с характерным названием «Иудейская трактовка «Мастера и Маргариты»». Ее автор Арье Барац различие христианского и иудейского отношения к диаволу формулирует так: «Если перефразировать на еврейский манер известное высказывание Достоевского: «Бог и дьявол воюют, а поле их битвы — сердце человека», то можно было бы сказать так: «Бог и человек судятся, а ангелы — судебные исполнители»…
Для иудаизма самым расхожим определением Сатаны является совершенно безличная формула: «Сатана — он же Ангел Смерти, он же дурное побуждение». Иными словами, Сатана, этот величайший обвинитель рода людского, не кто иной, как все тот же посланец Всевышнего…
В представлении Гегеля мировой дух раскрывается в философах и поэтах, он близок к даровитым властителям, но водит за нос обыкновенных людей, используя их страсти. Воланд является блестящим, гениальным портретом того персонажа, который описан Гегелем в его «Философии истории». Ведь, несмотря на то что Гегель иногда использует слово «бог», мы прекрасно видим, что речь у него идет не о Боге, а именно о духе. Он могущественен, лукав, хитер, ироничен, но при этом холоден, нравственно безучастен и ни в ком лично не заинтересован».
«Учения евреев и христиан об ангелах — это в большей мере два разных видения мира, нежели два разных языка, — продолжает мысль Арье Барац. И дальше делает выверт: — Именно поэтому в рамках иудаизма сатанизм невозможен. Возможно другое… возможно позитивное отношение к смертоносной служебной силе…
В этом отношении особого внимания заслуживает роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Позитивное отношение Булгакова к Ангелу Смерти (которого он считал главным героем романа) не имеет ничего общего с сатанизмом его современника Кроули.
Мне думается, что стихийно сложившийся культ булгаковского Воланда в каком-то смысле развивает еврейскую линию «сатанизма».
Так считает господин Барац. Слышите, любители прогуливаться на Патриарших прудах? Слышите, любители входить в тот самый подъезд и едва ли не благоговейно подниматься к той самой «нехорошей» квартире?
Итак, иудейский взгляд опознал в Воланде Ангела Смерти. Вот кто завладел талантом писателя! «Смерть, одновременно и пугающая, и притягательная, становится, можно сказать, главным героем его произведений». Помните, в «Роковых яйцах»? Там ведь не просто зоологический феномен описан. Он наполнен сугубо инфернальным смыслом. «Бесы, сеющие разрушение и смерть, мстят всему живому. На это же указывает их «огненное дыхание» и жар, не свойственные вообще-то хладнокровным рептилиям. Примечателен и адрес, откуда они начинают поход на Москву: село Никольское… То самое, где получил наркотическое посвящение сам Булгаков, зачарованный смертоносной красотою сжимающихся огненных змеиных колец». Вспоминаются библейские слова о левиафане, который тоже только кажется рептилией:
«Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас… он царь над всеми сынами гордости».
(
Еще цитата из Арье Бараца: «…Булгаков вкладывает в уста Воланда вполне отчетливую концепцию, целиком соответствующую каббалистической концепции «искр» добра и неизбежно покрывающих их «скорлуп» зла: «Что бы делало твое добро, — спрашивает Воланд Левия Матвея, — если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени?.. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым счастьем?»