Русский лабиринт (сборник)

По Дону гуля-я-ет, по Дону гуля-я-ет, по Дону гуля-я-ет казак моло-о-дой…

Теперь подхватили остальные. Все, о чем не хочется говорить обычными мелкими словами, сказано в широкой, глубокой, как Волга, русской песне.

В дверь заглянула чумазая детская головка.

– Мам, мам, меня Колька послал, говорит, что он голодный, – заскулила Анютка, Пелагеева дочка.

Салтычиха, которая в другой раз могла в дочь и обувкой запустить, растрогалась от песен настолько, что позвала Анютку к себе, посадила на колени и погладила по голове.

– Вот, возьми пирожок пока, отнеси, сейчас я приду.

– А я тоже голодная, – осмелела девочка, – можно, я пирог съем?

– Пелагея, бери все пироги, я после еще напеку, – сразу предложила Василина и, уловив заминку в Салтычихиных глазах, заверила: – Бери, бери.

Салтычиха махом допила свой стакан, вздохнула, взяла дочь на руки и встала.

– Спасибо, Вась, я потом чем-нибудь отвечу.

– Да ладно, Пелагея, что мы, не православные, что ль?

– Прощевайте. Тебе, Платон, удачно к внуку съездить.

– Да увидимся еще, Сал…Пелагея, – сказал Платон, галантно поднимаясь с места, – заглядывай.

С уходом Салтычихи веселье, хотя и с грустинкой, а все ж веселье, как-то рассыпалось. Попробовали было еще спеть, но как-то выходило натужно – души не забирало. Вскоре Василина забрала домой мужа, и Платон с Артистом остались вдвоем. Пить было уже почти нечего – только на самом дне бутылки плескалась красная жидкость.

– А ты уверен, Платон, что это вообще можно пить? – запоздало поинтересовался Артист, разглядывая бутылку на свет.

– Завтра так и так узнаем. Наливай, ядрена-матрена.

– Усек, – согласился Артист, – тут как раз по полстакана.

Платон смотрел, как стакан изнутри «окрашивался багрянцем», и думал, что странно как это выходит – пока не выпьешь с русским человеком, ничего о нем толком не узнаешь. У стакана вот много граней, и все одинаковые. А у человека, которому этот стакан предложишь, граней еще больше, и все разные. Вон, Салтычиха, к добру от людей не приученная, а благодарность ведает. Даже прожженный алкаш Артист не всю душу, наверное, пропил, по песне видно. Жалко, что Ветеран ушел, его Платон всерьез уважал – не только за то, что воевал, а за то ещё, что он этим напоказ не гордился, не злоупотреблял своим ветеранством, как многие. И от жизни не озлобился, как Артист, к примеру. Да и этот, если разобраться, шипит больше, прямого зла-то не причиняет.

– Ты чего глазами застыл? – вывел его из задумчивости Артист. – Пойло уже себя показывает?

– Да нет, мысли разные приходят.

– Ты помнишь, по поводу чего мы пьем-то, мыслитель? У тебя внук родился! Хотя и имени еще нет, а человек уже есть. Усек? Чтоб ему повезло в этой… в этой… – Артист хотел ругнуться, но передумал или подходящего слова не нашел. – Этой корявой жизни, так вот, Платон.

Мужики хряпнули по последней и расстались. Артист, как это бывает у алкоголиков, почувствовал, что сейчас резко, вдруг опьянеет и некрасиво завалится куда-нибудь под стол. Он встал и, уже сильно шатаясь, вышел, не тратя остатка сил на прощальные слова. Платона тоже чего-то заштормило и повело на постель – наверняка с Салтычихинской бормотухи.

4

Это утро было похоже на предыдущее, как одна консервная банка на другую. Платон, вставший с похмелья раньше обычного, снова пошкандыбал на свалку, прихватив посуду для воды. Всю дорогу его занимала одна, теперь простая, не пернатая, а очень даже насущная и земная мысль – какую одежду у кого одолжить для поездки в Рязань? И еще – какие подарки купить, чтобы и не одалживаться особо, но и чтобы Зинка не фыркала. Что дарят в таких случаях, Платон, как и всякий холостой мужик, не имел ни малейшего представления. Решил справиться у Василины – не без задней мысли, что, кроме совета, перепадет и что-нибудь материальное – из сохранившихся детских вещей. Ничего, что большое, на вырост пойдет. В принципе, от вчерашних богатств еще что-то шуршало, но ведь – на билет надо (сколько он мог стоить по нынешним временам, Платон не имел понятия), да и до пятницы тоже дожить надо. Зато, как приедет, и наестся от пуза, и с гостями выпьет по-законному, и вообще развеется. Платон точно решил задержаться у дочки не меньше, чем на неделю, ну, если совсем уж попрут, то дня три – это точно. Дед он или не дед, в конце концов? Платон даже выпрямил спину, чуть не уронив банку с водой. В принципе, хороший пиджак и приличную сорочку можно было бы одолжить у Артиста, у них с ним комплекция похожая. Вот с обувью дела обстояли сложнее. Артист зимой и летом ходил в одних только кедах, да и размер у него меньше – сорок первый или сорок второй, а Платон носил сорок третий. Василинин Серега – много крупнее Платона, небось лапища сорок пятого размера. У Ветерана, даже если и было бы чем одолжиться, так у старика стыдно спрашивать. Платон подумал было про Шелапута, но по размышлению от его услуг отказался – не дай Бог с его обувкой что случится, потом неприятностей не оберешься.